История боголюбцев

10. Об этом я узнал не только по слухам, но и по собственному опыту. Некогда, пожелав посмотреть на то стадо, я отправился туда, имея и других сообщников, любящих жизнь, подобную моей. Прожив у этого боголюбивого мужа целую неделю, мы ни разу не видели перемены в его лице: оно не покрывалось ни радостью, ни угрюмостью, и взор его был постоянно одинаков — не суровый и не смеющийся, ибо глаза его всегда излучали внутреннюю гармонию. Уже одно это ясно показывало покой его души. Но, быть может, кто‑нибудь подумает, что мы видели его таким тогда, когда не было никакой причины к смятению? Поэтому я считаю необходимым рассказать, что произошло при нас. Этот божественный муж сидел с нами, беседуя о любомудрии и исследуя вершины Евангельской жизни. Во время беседы некто Олимпий, по происхождению римлянин, а по образу жизни достойный всяческого уважения, почтенный саном священства и занимающий второе место в управлении монастырём, пришел к нему и стал упрекать этого божественного Давида, говоря, что кротость его вредна для всех, и называя его снисходительность общим злом, а возвышенное любомудрие — не кротостью, но безумием. Он же, словно имея адамантову душу, выслушал эти слова, не уязвляясь, хотя и сказаны они были для того, чтобы его уязвить: не изменился в лице и не прервал текущего разговора, но кротким голосом и словами, выражающими ясность души, отослал того старца, обещая ему исправить то, на что он указал."А я, — сказал Давид, — беседую, как видишь, с пришедшими к нам, считая это своим необходимым долгом".

11. Каким иным образом можно лучше показать кротость души? Тот, кому было вверено первенство, терпеливо перенёс такую дерзость со стороны занимающего второе после него место, притом в присутствии посторонних, слышавших укоризны, и не выказал никакого возмущения или признаков гнева. Какую же высоту мужества и терпения явил он! Ведь и божественный Павел, принимая во внимание слабость человеческой природы, соизмеряет с ней законоположение, изрекая: «гневаясь, не согрешайте; солнце да не зайдет во гневе вашем» (Еф.4,26). Ибо зная естественные (а не произвольные) движения яростного начала души, он не хочет законополагать того, что весьма трудно, и даже почти невозможно; но при естественных побуждениях природы и буре гнева он назначает срок в один день, повелевая подавить разумом и как бы уздой его обуздать гнев, не дозволяя ему выйти из положенных пределов. А сей Божий муж подвизался свыше положенных законов и превысил установленные пределы естества, не позволив себе не только до вечера возмущаться гневом, но даже слегка смутиться. И всё это — плод его совместной жизни с великим Евсевием.

12. Видел я в том убежище и многих других любителей и ревнителей этого любомудрия — как пребывающих в расцвете сил, так и весьма престарелых. Ибо и подвижники, прожившие более девяноста лет, не хотели оставлять своего трудничества, но отличались юношеским усердием, повсенощно и вседневно прославляя Бога, совершая святые службы, а скудную пищу принимая через два дня. Я умалчиваю о других, которые не умолчания, но всяких похвал и прославлений достойны, дабы не сделать своего повествования чрезмерно пространным. Но упомяну о некоем муже в том Божием месте, по имени Авва, который, хотя и произошел от Измаилитского корня, однако не удалился от дома Авраамова, но вместе с Исааком соделался участником в отеческом наследстве, или, лучше сказать, восхитил самое Царство Небесное. Первоначально он изучал образ подвижнической жизни у одного старца, отличного наставника в этом деле, — имя его было Марозас. Впоследствии и этот Марозас, оставив начальство над другими, присоединился к одному стаду с Аввой и прожил еще немало времени, после блистательных и славных подвигов отойдя из жизни сей. Что же касается Аввы, то он прожил здесь тридцать восемь лет, всегда с тем же горением к трудам, что и в начале своей иноческой жизни. Так и до настоящего дня он никогда не надевает обуви, во время холода он укрывается в тени, а во время жары подставляет себя палящим лучам солнца, воспринимая огонь их как прохладный ветерок. В пору жары он не позволяет себе вкушать воды и не ест то, что обыкновенно употребляют те, которые собираются обходиться без воды (а они обычно употребляют пищу влажную). Воду он считает излишеством, а ест очень мало, понемногу подкрепляя силы. Препоясав спину тяжелым железом, он редко садится, но большую часть дня и ночи, стоя или преклонив колена, приносит Владыке служение молитвы, а в возлежании на одре совершенно отказывает себе. До сего дня никто никогда не видел его лежащим; возглавив хор подвижников и согласившись быть предстоятелем его, он сам усердно нёс весь труд, представляя себя образцом любомудрия для всех своих послушников.