3. В пищу он не употреблял ни хлеба, ни бобов, но лишь ячмень, смоченный одной водой. Эту пищу долгое время доставляла ему моя мать, которая была с ним знакома. Однажды Македонии, придя к ней во время её болезни и узнав, что она не соглашается принимать пищу, необходимую в её состоянии (ибо и она тогда стала вести жизнь подвижническую), он убеждал её послушаться врачей и считать эту пищу лекарством, ибо она принимает её не для удовольствия, а по необходимости."Вот и я, — сказал он, — употребляю, как ты знаешь, один ячмень, но вчера, почувствовав какую‑то слабость, попросил своего послушника принести немного хлеба. Рассуждал же я так: если я умру, то должен буду отдать отчет праведному Судии за свою смерть — что я избежал подвигов и уклонился от трудов своего служения, что мне можно было малым количеством пищи предупредить смерть и остаться в живых, дабы трудиться и собирать от трудов неземное богатство, но я предпочел голодную смерть любомудрен–ной жизни. Устрашенный этим и желая избежать укоризны совести, я и повелел поискать хлеб, а когда его принесли, то съел. И тебя прошу, чтобы ты приносила мне в дальнейшем не ячмень, но хлеб". Итак, от неложного языка старца мы слышали, что он сорок пять лет питался ячменём. Отсюда очевидно, сколь строгим и трудолюбивым подвижником был этот муж.
4. Чистоту и простоту его нравов мы покажем на другом примере. Когда великий Флавиан был поставлен пасти Божие стадо, он узнал о добродетели этого мужа — ибо имя его было у всех на устах — и вызвал его с горней вершины якобы по поводу поступившей на него жалобы. Когда же Македонии пришел, то перед началом таинственного Священнодействия Флавиан подвёл его к алтарю и присоединил к священническому чину. Когда Литургия завершилась, кто‑то объяснил ему это — ибо Македонии был в полном неведении относительно происшедшего, — то старец сначала стал браниться и разить всех присутствующих гневными словами, а затем схватил посох (ибо вследствие старости он обычно ходил с ним) и погнался за самим архиереем и за всеми, кто там был, так как он решил, что хиротония лишила его горней вершины и вожделенного образа жизни. Гнев его тогда едва смогли укротить некоторые из друзей. Когда же совершился недельный круг и вновь наступил воскресный день, великий Флавиан вновь послал за Македонием, прося старца присоединиться к ним в этот праздничный день. Он же ответил посланным:"Разве вам не достаточно того, что уже случилось, и вы снова хотите сделать меня священником?"Хотя они и говорили, что одного и того же человека нельзя дважды рукоположить, но он не внял их речам и не пришел. Лишь с течением времени, после многократных объяснений друзей, он примирился с происшедшим.
5. Я знаю, что этот рассказ не у многих вызовет восхищение, но решился поведать о сем случае как о свидетельстве простоты помыслов и душевной чистоты Македония. Таковым Господь обещал Царство Небесное, сказав: «истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное» (Мф.18,3). Итак, показав главные черты душевного характера Македония, обратимся к описанию его дерзновения пред Богом, проистекавшего от его добродетели.
6. Один стратег, любитель псовой охоты, как‑то ради этой забавы посетил гору, где обитал Македонии, взяв с собой собак, ловцов и всё, что нужно для охоты. Увидев издали мужа и узнав от спутников, кто он, стратег соскочил с лошади, подошел к нему и спросил, что он делает, проводя свою жизнь здесь? Македонии, в свою очередь спросил его:"А ты что думаешь делать, прискакав сюда?"Когда же стратег ответил, что он прибыл на охоту, то Македонии сказал:"И я уловляю здесь Бога моего, стремлюсь постигнуть его, всем сердцем желаю узреть Его и никогда не оставлю этой прекрасной ловли". Услышав такой ответ, стратег подивился и отошел.
7. В другое время, когда град Антиохия, приведённый в исступление лукавым бесом и одержимый безумным исступлением, низверг царские статуи, и два избранных военачальника уже шли вместе с войском, чтобы исполнить приговор об истреблении города, Македонии, сойдя с горы, остановил их на площади. Узнав, кто он, военачальники соскочили с коней и, прикасаясь к его рукам и коленам, обещали ему безопасность. Он же попросил их передать царю следующее: сам царь — также человек и имеет природу, подобную природе прогневавшим его. Поэтому ему следует соизмерять гнев с природой, а он увлёкся вспышкой этого неумеренного гнева и повелел за свои изображения истребить образы Божий, а за медные статуи осудил на смерть тела."Восстановить, — говорил старец, — и возобновить медные статуи нам легко и просто, но даже царю невозможно возвратить к жизни умерщвлённые тела. И что я говорю о телах? Ведь мы не можем создать даже одного волоска". Изрёк всё это Македонии на сирийском языке. Военачальники же, выслушав при помощи толмача, переводившего на греческий, его слова, были поражены ими и обещали передать всё в точности царю.