Макс Мосли, Алан Риз, Грэм Коукер и Робин Херд из первых букв своих фамилий составили слово M-A-R-C-H. Начальный капитал составили несколько тысяч фунтов, которые были выиграны в пари на тему "Стюарт будет чемпионом мира 1969 года" у одного лондонского букмекера. Характеры четырех директоров были разными, как вода и огонь, квартет не смог долго держаться вместе. Первым пострадавшим был директор производства Коукер. Вернувшись из отпуска, он вдруг обнаружил царящего за своим письменным столом Билла Стоуна. На вопрос: "Что этот человек здесь делает?" Мосли ответил коротко: "Теперь он всегда будет здесь сидеть". Когда Коукер насмерть разбился в Сильверстоуне, он уже не имел отношения к March.
На большой презентации March в декабре 1971 года невысокий гоночный директор Алан Риз примостился, как незваный гость, на краешке стола. У него единственного не было именной таблички, он единственный не был представлен. Позже я болтал с ним о неких десяти искателях приключений, которые нашли несметные сокровища, но при дележе дрались до тех пор, пока не остался один… Риз вымученно улыбнулся: "Я знаю эту сказку и знаю, что ты имеешь в виду". Мосли и Херд предложили Ризу заняться клиентами-пилотами и младшими формулами, но Алан не хотел оставлять свою работу гоночного директора. Так ушел и он; остались Макс и Робин. Сегодня каждый из них владеет 40 процентами March, остальные 20 принадлежат банку Jonathan Guinness. То, что однажды один из них будет владеть 51 процентом, нельзя себе представить, поскольку они нуждаются друг в друге. Мосли - только бизнесмен, Херд - только конструктор. "И у нас за три года не было ни одной ссоры, хотя наши характеры такие разные", - отметил Робин.
Мосли - сын бывшего английского рабочего фюрера сэра Освальда - уже в 24 года был адвокатом, "что так быстро возможно в Англии", а затем - недолго гонщиком. Его самое яркое воспоминание - когда он опередил Грэма Хилла в моросящий дождь в той фатальной гонке в Хоккенхайме 1968 года, которая стоила жизни Джимми Кларку. У него светло-рыжие волосы, бледное, очень моложавое лицо, но холодные, как лед, глаза человека, вернувшегося с войны. Так что глаза его подходят для Ремарка, а карьера - для Роббинса
Его, March 701, построил Робин Херд. Херд еще ни разу не забывал что-либо на кульмане или в мастерской, но "в миру" - запросто. Однажды он полетел на Нюрбургринг, одетый только в синий комбинезон, в белых теннисных туфлях. Единственным багажом был платок, в который он завернул бритвенные лезвия, зубную пасту, масло от солнца и паспорт. Паспорт был единственным предметом, за которым нужно было следить, и как раз его-то он и потерял. Кто-то отвез Робина до границы, сунул в руку пару банкнот и посоветовал: "Иди медленно через контроль и в случае чего скажешь, что хочешь просто поменять деньги. На той стороне сядешь обратно". Трюк удался, и в ближайшем английском консульстве Робин получил дубликат паспорта.
Петерсон знает аналогичную историю. "Когда в Руане я почти выиграл гонку Формулы 2, мы решили сразу провести тесты в Ле-Кастелле. Робин полетел из Англии. Мы встретились в боксах, и он сказал: "Проезжай каждый раз по пять кругов, потом останавливайся, чтобы можно было настраивать машину". Когда я остановился вторично, Робина не было". Он неожиданно уехал, чтобы не опоздать на самолет.
Мыслитель Херд тяжело засыпает. Он долго читает по ночам, оставляет зажженным свет, пока дремлет часа четыре, потом опять читает. Однажды он пришел в комнату Лауды, сказал: "хелло, Ники", а увидев, что вместо Ники присутствует только его невеста Мариэлла, лежащая в постели, проговорил "very nice" и снова вышел. Дома в Оксфорде у Херда трое замечательных мальчишек, "сплошь маленькие Робины", как заметил Лауда. В команде March говорят по-английски, даже Ники и Макс. Но, каждый раз, когда Петерсон слышит, как Лауда с венскими друзьями говорит на своем диалекте, то замечает: "Ну вот, опять этот проклятый язык фрицев".