История борделей с древнейших времен

– Правда, правда, – закричали другие, – хорошая мысль! – И тотчас, наломав ветвей тиса и мирта и покрывши их своими платьями, мы быстро все это устроили, земля была мягкая от клевера и трилистника; а посредине цвело несколько гиацинтов и какие-то очень пестрые цветы.

Среди весенней листвы сладко и непрерывно заливались соловьи, и медленно падали звонкие капли воды со скалы, как будто капли ее пота, производя нежный шум, так подходящий к весеннему пиру. Вино было не местное, а италийское, какого, по твоим словам, ты купила в Элевсине шесть урн, очень сладкое, и было его много. Нам подали яйца, мягкие, как задница, куски нежного мяса козленка и домашних кур; затем были разные молочные печенья – одни на меду, другие поджаренные на сковородках – их, кажется, называют питисами и сколаками, – и, конечно, было все то, что поля щедро дали нам в весеннюю пору. А затем стали часто ходить вкруговую кубки, и, кроме трех заздравных чаш в честь любви, не было никакой меры для питья. Вполне правильно: там на пирах нет принуждения в питье. Так и мы стали выпивать маленькие чаши одну за другой. Была тут Круматион, служанка Мегары, игравшая на флейте, а Симмиха пела любовные песни под эту мелодию. И радовались нимфы, живущие в здешнем источнике. Когда же встала Плангона и стала танцевать, покачивая бедрами, то чуть сам Пан не соскочил со скалы и не прыгнул на нее сзади. Музыка тотчас привела нас в волнение, кровь у нас закипела, и ум наш был уже затуманен вином. Ты понимаешь, о чем я говорю…

И вот когда мы немного, как бы мимоходом, насладились любовью, мы вновь возобновили нашу попойку. Но нимфы, казалось, не так уж приветливо смотрели на нас, как раньше, зато много милостивее Пан. И опять к столу были поданы разные птички, пойманные в силки, и куропатки, самые сладкие гроздья из виноградного сбора и спинки зайцев. Затем были поданы доставленные из города устрицы, тритоньи рога и местные раковины; были и плоды земляничного дерева и полезные для желудка корни сладкого салата в уксусе и меде. А что особенно охотно мы ели, так это латук и сельдерей. А какие, представь себе, кусты латука! Ведь огород был под рукой, и каждая из нас приказывала служанкам:

– Сорви мне этот.

– Нет, а мне вон тот.

– Нет, нет, не этот, а вон тот.

Одни были с широкими листьями и большие, другие густые, с плотными завитками, но короткие, и листья их были светло-желтые; говорят, что Афродита особенно любит такие.

Когда мы этими свежими весенними овощами вновь привели в надлежащий порядок желудки, мы продолжали пить весьма усиленно и дошли до того, что не захотели уже ни скрываться друг от друга, ни предаваться любовным наслаждениям украдкой. Вот до какого вакхического состояния довело нас питье заздравных кубков. Ненавижу я петуха соседей – своим пением он разогнал у нас сладкое опьянение.

Так как ты не могла быть на этой прекрасной попойке, то нужно было, чтобы по крайней мере ты насладилась рассказом об этом пире – он был роскошен и достоин этого общества влюбленных. Мне хотелось подробно написать тебе обо всем, и сделала я это охотно. Если ты в самом деле чувствуешь себя плохо, смотри выздоравливай поскорей. Если же ты сидишь дома, поджидая, что придет к тебе твой возлюбленный, то поступаешь неразумно. Будь здорова!»

Отрывок великолепен хотя бы уже потому, что в нем сконцентрированы все атрибуты культа плодородия: брань (то есть славословие срамных частей тела и срамных действий), жертвоприношение кровью, медом и молоком, опьянение, обжорство плодами земли и блуд.

Будни жриц любви

Из «Писем гетер» Алкифрона мы узнаем бесценные подробности о жизни этих женщин. Хотя письма и их авторы вымышленны, Алкифрон показывает глубокие знания мира похоти и разврата.

Вот гетера возмущается тем, что ее поклонник собирается вступить в законный брак:

«Увидала я во время мистерий твою невесту, одетую в прекрасное тонкое покрывало. Жалею я тебя, несчастный, клянусь Афродитой; как тебе будет спать с этакой черепахой! Что за цвет кожи у этой женщины, киноварь – да и только! Какие локоны распустила твоя невеста; по цвету они ничуть не похожи на ее собственные!

И как она наштукатурилась белилами; а нас, гетер, еще бранят, что мы подкрашиваемся! На ней была большая цепь – чудовище с таким лицом, конечно, достойно проводить жизнь на цепи, только не золотой.

Что за ноги! Какие плоские, нескладные! Ай-ай, каково-то ее обнимать голой! И дух от нее, мне показалось, идет тяжелый. Уж лучше с жабою спать, клянусь владычицей Немезидой, чем с ней!»

Вот другая гетера страдает от измены и задумывается о мести.

«Миррина – Никиппе.