История бродяги. Отложенное раскаяние

Иннокентий прислонился к ледяной стене и принялся ждать хороших новостей. Несколько раз проходивший мимо врач советовал ему ехать домой, поскольку положительных прогнозов не было, а постоянное нахождение в темном больничном коридоре никак не могло помочь пациенту. На эти разумные слова Шварц только мотал головой и продолжал подпирать стену. На целую неделю Иннокентий стал частью интерьера реанимационного отделения, и только когда его старинный друг пришел в себя, разрешил себе покинуть мрачные стены. Выйдя в относительно светлый холл, господин Шварц оповестил по телефону Настю о благоприятном изменении в состоянии Тихона и вернулся обратно. Девушка торопливо принялась уточнять, как ей увидеть любимого и сколько времени ей разрешат побыть с ним наедине. Шварц про себя усмехнулся наивности барышни и пригласил приезжать в любое время, сам же накинул халат и тихонько приоткрыл дверь в палату интенсивной терапии. Там, обмотанный бесконечным количеством трубок и бинтов, в окружении пищащих приборов лежал его несчастный друг. Врач, наблюдающий за состоянием пациента, негромко посоветовал не разговаривать с ним и ограничиться несколькими минутами для посещения. Иннокентий вежливо и понимающе кивнул, и остановился в шаге от погруженной в полумрак больничной койки. Тихон не видел посетителя, поскольку скорей всего находился в забытьи, но врач успокоил Иннокентия, что это нормальное состояние, что тревожить пациента нельзя и до окончательных выводов еще очень далеко. Шварц постоял у кровати, отгоняя непрошенные мысли о том, как всего пару дней назад он был уверен, что будет так же стоять рядом с Тихоном при совершенно других обстоятельствах. Мысленно пожелав ему поправляться, Иннокентий поехал домой.

     Способность к длительным беседам вернулась к Тихону только через полтора месяца, когда в больничные окна начали пробиваться настоящие теплые солнечные лучи. Иннокентий снова появился на пороге палаты, которую оплатил приятелю на весь период восстановления. Тихон молча пялился в потолок и приходу Иннокентия мало обрадовался. Он вообще выглядел очень неважно, несмотря на то, с какой настойчивостью его окружали заботой молодые медсестры и как внимательно велось его лечение в целом.

«Приветствую, друг Тихон! – наигранно бодро произнес Иннокентий, присаживаясь в кресло у койки. – как сам?»

«Нормально, – хмуро донеслось до господина Шварца. – что тебе нужно, Кеша?»

Со стороны Тихона такая форма приветствия выглядела крайне невежливо, но ни в коей мере не обидела Иннокентия. Он вообще старался не обращать внимания на странности своего школьного приятеля, к которому всегда относился немного снисходительно.

«Что произошло тогда на берегу, Тиша? – не тратя время на долгие предисловия поинтересовался Шварц. – и, если ты скажешь мне, что ничего не видел, или не помнишь, я тебе не поверю.»

«Я ничего не видел, – равнодушно пробормотал Тихон, скользнув глазами по любопытному лицу Иннокентия. – и не помню. Что еще?»

«Как ты не можешь сообразить, мой дорогой, – размеренно произнес Иннокентий, тщательно скрывая раздражение. – то, что случилось однажды, и повторилось снова, обязательно произойдет еще раз. Кто это был, Тиша?»

Тихон непонимающе уставился на посетителя. Ему с большим трудом удалось изобразить изумление, неискренность которого все же не укрылась от Иннокентия.

«Удар, нанесенный тебе, – невозмутимо продолжил Кеша. – по заключению медиков был нанесен со стороны твоего лица, ты находился в сознании и прекрасно видел нападавшего. Кто он, Тиша? Я отыщу его, и он понесет наказание. Заслуженное наказание. Что заставляет тебя выгораживать преступника?»

«Я ничего не помню, – упрямо повторил Тихон и отвернулся. Ему был неприятен этот разговор, он внушил себе, что преступник больше никогда не вернется, потеряв к нему интерес, и находясь в полной уверенности, что миссия выполнена, и беспокоиться не о чем. К тому же лишние разбирательства могут вытянуть на поверхность подробности химических опытов, о которых Тихон предпочитал не распространяться. Все эти соображения ученый оставил при себе, продолжая ожидать, когда надоедливый Иннокентий наконец оставит его в покое.