Когда наконец приступили к нашему ряду, я встала, расправила мантию и глубоко вздохнула. Я подумала о Дарле. Я вспомнила Билла – мужчину без головы. Я вспомнила обнаженное тело из головы с предыдущей страницы. «Почему люди это делают?» Я вспомнила про день буквы «Н». Мое образование началось с того дня, а заканчивается сегодня. С этого дня я больше не буду держать свою жизнь в секрете. Я буду нормальным человеком, если такое бывает. Я буду свободна. Жизнь, свобода и отстаньте все от меня. Я хочу взлететь. Может быть, это и хотела сказать Элли своим «Обрети свободу. Будь смелее».
После этой дурацкой церемонии я начну говорить обо всем. О Дарле. О суициде. Говорить и двигаться вперед. Говорить и не думать, что я обречена. Я не обречена. С чего бы? Я не то яблоко, которое упадет под самым деревом. Или нет? Я прокручивала эти вопросы в мозгу, но он состоял из химии, генов и вопросов, на которые нет ответа. Вопросов, которых я не задала.
Нас выдавливало на сцену, как детали на заводе. Мы встали на конвейер будущего. Из нас соберут завтрашний день. А сейчас нам выдавали дипломы и мы стояли лицом к зрителям; их попросили не хлопать до самого конца, но кто-то все равно хлопал. Я услышала, как папа крикнул: «Кексик!» Потом откуда-то раздался голос Элли: «О да!» Я улыбнулась и взглянула на директора. «Его далекий потомок в двадцать четвертом веке погибнет на Четвертой мировой войне: его братья запрут дверь убежища и оставят его снаружи. Немного фактов: чем быстрее ты попадешь в убежище, тем меньше получишь радиации. Даже если придется оставить снаружи родного брата».
Я стояла, разглядывала толпу и слышала оглушительный белый шум. На меня глядела тысяча вечностей. Я видела пещерных людей и космические станции. Я видела войны между конницей и между фотонными торпедами.
Я опустила взгляд, спустилась по правой лестнице и заняла свое место на конвейере. По указанию учителей мы дошли до своего ряда, пробрались на свои места и одновременно сели. Как собаки. Хорошо дрессированные собаки. Когда директор добрался до буквы «W», я увидела за задним рядом кресел Элли. Там никто не сидел, потому что последний ряд стоял за сценой.
Элли нашла себе местечко в тени посреди ряда и присела. Потом она встала и нарисовала что-то под каждым сиденьем. Я наблюдала за ней, пока не вручили диплом Диане Цвики. Тогда выпуску 2014 года сказали встать и покачать кисточками на шапках из стороны в сторону. Нам в десятый раз напомнили не подкидывать шапки, потому что ими можно выбить кому-нибудь глаз. Летучая мышь Макс Блэк показала мне, что мы все просто послушные обезьяны. Она предложила мне угадать, что Элли написала на креслах. «Обрети свободу. Будь смелее».
Не самое плохое занятие, если ты не представляешь из себя ничего особенного. Я оглядела спины трехсот с лишним выпускников и подумала: «Какой прекрасный способ это понять!» Если бы мышь по имени Макс Блэк полностью захватила меня, я бы встала на свой складной стул и крикнула бы, что мы все ничего не значит. Я бы взбежала на сцену и проорала бы это в микрофон. Я превзошла бы все глупые речи, которые там сегодня говорили. Я бы рассказала о том, какие мы, люди, на самом деле. О том, что мы просто стая животных и думаем только о себе. Я бы назвала свою речь «Вы все – обыденность».
========== Выдать предъявителю ==========
– Ты слышала, что я крикнул? – спросил папа.
– Столько лет планировать, что будешь кричать на моем выпускном, и крикнуть: «Кексик!»… – ответила я, обнимая его. Папа вручил мне открытку.
– Открыть сейчас или потом? – спросила я. Мы встретились взглядами. Послание от папы: «Его предок однажды убил человека ради крутого яйца. Его жена была беременна и хотела есть. Она родила девочку».
– Как хочешь. Но если откроешь сейчас, может, она заставит тебя улыбнуться. – Только тут я поняла, что не улыбалась. Интересно, сколько времени. Возможно, все тринадцать лет. Я старательно подняла уголки губ, сунула палец в небесно-голубой конверт и надорвала его по верхнему сгибу. На открытке стояло: «Моей выпускнице…»
На ней красовалась черно-белая фотография выпускника, а внутри лежал чек на пятьдесят тысяч долларов. Как только я увидела, какая сумма вписана после «Выдать предъявителю…», я захлопнула открытку. Потом приоткрыла ее снова и заглянула внутрь. Число «пятьдесят тысяч» никуда не делось.
– О боже… – выдохнула я. Папа прижал меня к себе, обнял и чмокнул в макушку. Я не знала, что делать, поэтому взяла открытку и положила ее в большой квадратный карман платья из «Пыльного котла», а потом обняла отца покрепче. Потом я задумалась, на что можно спустить пятьдесят тысяч, потом мне стало все равно, а потом я подняла голову от папиного плеча и поймала взгляд какой-то старушки. Послание от чьей-то бабушки: «Ее правнук уйдет из дома и перестанет общаться с семьей… а потом он найдет лазейку в Акте о Равноправии, и вокруг этой лазейки закрутится целый водоворот безумия».
– Это слишком много, – сказала я папе. – Я не могу столько взять.