— Я Джек-носач. У меня острый нож и верный глаз. Джо-Джим с его двумя мудрыми головами — мой хозяин, и я буду сражаться за него. Но мой хозяин — Джо-Джим, а не пришельцы с тяжелых палуб. Что скажете, ребята? Разве это по Правилам?
Он выждал. Другие слушали его нервозно, бросая украдкой взгляды на Джо-Джима. Джо что-то тихонько сказал Бобо. Джек-носач открыл рот, чтобы продолжать. Раздался слитный хруст выбитых зубов и сломанных позвонков. Снаряд Бобо заткнул ему рот.
Тело повалилось на палубу, а Бобо перезарядил пращу.
Джо-Джим махнул рукой.
— Доброй еды! — объявил Джо. — Он ваш.
Муты, словно сорвавшись с цепей, кинулись на труп. Выросла чавкающая куча-мала. Муты, обнажив ножи, грызлись за куски.
Джо-Джим терпеливо ждал, когда с едой будет покончено, и наконец, когда от Джека-носача осталось только мокрое место на палубе, а все небольшие перепалки по поводу дележа завершились, Джо снова заговорил:
— Долгорукий, Сорок-первый и Топор — вы спускаетесь с Бобо, Аланом и Биллом. Остальные дожидаются здесь.
Бобо заскользил прочь длинными плавными прыжками, получавшимися из-за низкой искусственной гравитации возле оси вращения Корабля. Трое мутов отделились от остальных и последовали за ним. Эртц и Алан Махони поспешили следом.
Достигнув первого лестничного пролета, Бобо шагнул в проем, и центробежная сила мягко опустила его на следующую палубу. Алан и муты сделали так же, а Эртц задержался у края и взглянул назад.
— Да хранит вас Джордан, братья! — крикнул он.
Джо-Джим помахал в ответ:
— И вас! — ответил Джо.
— Доброй еды! — добавил Джим.
— Доброй еды!
Бобо провел их через сорок палуб далеко в глубь пустой территории, не населенной ни мутами, ни членами экипажа, и остановился. Он по очереди указал на Долгорукого, Сорок-первого и Топора.
— Две Мудрые Головы велели вам сторожить здесь. Сначала ты, — указал он на Сорок-первого.
— Сделаем так, — сказал Эртц. — Мы с Аланом идем туда, где большой вес. Вы трое должны сторожить здесь по очереди, чтобы я мог передавать сообщения Джо-Джиму. Понятно?
— Ну да. Ясное дело, — ответил Долгорукий.
— Джо-Джим же велел, — добавил Сорок-первый таким тоном, словно этим все сказано.
Топор промычал что-то утвердительное.
— Ладно, — сказал Бобо.
Сорок-первый уселся на лестнице, свесив ноги, и обратил все свое внимание на принесенную с собой еду.
Бобо похлопал Эртца и Алана по спинам.
— Доброй еды, — ухмыляясь, напутствовал он. Восстановив дыхание, Эртц вернул доброе пожелание и шагнул на следующую палубу. Алан не отставал. Путь до цивилизованных территорий был еще долог.
Командор Финеас Нарби, исполнительный помощник Капитана, роясь в столе Главного Инженера, с удивлением обнаружил, что Билл Эртц тайно хранит там пару Ненужных книг. Конечно, там были и обычные Священные книги, включая бесценные «Обеспечение функционирования Дополнительного Четырехступенчатого Конвертора» и «Руководство по системам жизнеобеспечения корабля „Авангард“».[100]
Это было каноническое Священное писание, несущее знак самого Джордана. Держать его у себя по рангу имел право только Главный Инженер.Нарби считал себя скептиком и рационалистом. Вера в Джордана — это прекрасно — для Экипажа. И все же вид титульного листа со словами «Фонд Джордана» пробудил в нем следы религиозного благоговения, которого он не испытывал с тех пор, как был принят в касту Ученых.
Он знал, что это чувство иррационально — возможно, в прошлом и существовал человек или несколько людей под именем Джордан. Джордан мог быть одним из первых инженеров или капитаном, утвердившим правила жизни на Корабле, базировавшиеся на здравом смысле, почти на инстинктах. Либо, что кажется более вероятным, миф о Джордане намного старше, чем эта книга у него в руках, а ее автор просто воспользовался невежественным суеверием Экипажа, чтобы придать вес своим сочинениям. Нарби знал, как это делается, — он и сам собирался, когда придет время, осенить свой Новый курс благословением Джордана.
Да, порядок, дисциплина и культ власти необходимы — для Экипажа. И столь же очевидно, что рациональный, хладнокровный здравый смысл необходим Ученым, хранителям благополучия Корабля. Здравый смысл и преклонение только перед фактами.
Он полюбовался четкостью букв. Определенно, древние писцы не чета нынешним. Эти недотепы и двух букв ровно не напишут.