История частной жизни. Том 4: от Великой французской революции до I Мировой войны

Секс, в настоящее время главная составляющая любого союза, в XIX веке был лишь фоном супружеской жизни. Аделина Домар показала, как прочны были в Париже того времени браки по расчету. Огромное количество дарственных между живыми супругами и распоряжений в завещаниях в пользу одного из супругов доказывает существование настоящей нежности. В этой среде бездетные супруги редко оставляют друг друга ни с чем в случае смерти, давая наследство своим родственникам. Изучение завещаний со всей очевидностью доказывает привязанность, о которой говорит и крайне редкое раздельное проживание супругов.

О супружеском сексе крестьян известно мало. Не будем, однако, утверждать, что в этой среде отсутствовала близость и царила разнузданность нравов. Здесь очень часто любовный акт совершается не в спальне. Сексуальные потребности можно удовлетворить в любой момент где угодно — на чердаке, на сеновале, в роще. Тогда крестьяне не носили нижнего белья, не знали личной гигиены, им не мешали никакие буржуазные предрассудки. Однако, как советует Мартина Сегален, не стоит недооценивать нежность супругов. Тяжелый совместный труд, решение задач сообща, воспитание детей — все это создавало между супругами тесные и прочные связи. Джеймс Ленинг отмечает, что среди крестьян Марля, небольшой коммуны на Луаре, заключаются брачные контракты на совместное владение имуществом и оформляются дарственные между супругами.

Пришествие секса

Примерно с 1860-х начинается современная история секса. В традиционной культуре слышен глухой рокот; эротическое воображение меняется. Запертый в частном мирке буржуа начинает страдать от своей морали. Образ народного секса, диковатого и свободного, усиливает желание бегства; проституция приобретает новые привлекательные черты. Золя интерпретирует эти страдания; в шокирующем монологе директора Энбо, жадно подсматривающего за любовными утехами шахтеров, сквозит это болезненное желание. Он «с радостью согласился бы голодать так же, как они, если бы мог заново начать жизнь с какой–нибудь женщиной, которая отдавалась бы ему на куче щебня со всею силой страсти, всем своим существом»[441].

Перемены в эротическом воображении

Романтический любовный код рушится. Вместе с ним у женщины исчезает волнение, связанное с чем–то запретным; соблазнение становится делом банальным. Фигура Дон Жуана деградирует и становится пассивной. «Милому другу» больше не надо скрывать свои порывы. Страсть все чаще уступает перед боязнью «неприятностей». Одновременно с этим растет страх перед женщиной. Буквально назавтра после падения Парижской коммуны почтенные граждане, испуганные тем, что преграды на пути женской сексуальности рушатся, стали совершать попытки установить моральный порядок, но это им не удалось. Ужас перед наступлением народа подпитывал сексуальную тревожность. Тема проституции захватила литературу. Максим Дюкан изобличает нарастающую порочность общества, которую Золя иллюстрирует, создавая образ Нана. Женщин–соблазнительниц становится все больше, это начинает беспокоить многих. Забыв том, что нужно устремлять глаза к небу, о полупрозрачных туалетах, слезах, вздохах и робких страстных признаниях, женщина открыто провоцирует желание; она душится тяжелыми мускусными духами. Дамы полусвета — яркий пример этого; вскоре соблазнительница, окруженная лианами и экзотическими растениями, захочет стать священной принцессой из слоновой кости.

Параллельно с этим зарождается scientia sexualis, которая вносит новизну в тактику спора. Первое поколение сексологов — от Молля до Хиршфельда, от Фере до Бине, от Крафт–Эбинга до Фореля — фрагментирует эротическое поле, кодифицирует перверсии, табуирует с точки зрения патологии то, что раньше осуждалось лишь с моральной точки зрения. Таким образом подготавливается царство секса. Домашний мир, наполненный эротизмом, становится эпицентром назревающих подземных толчков.

Изощренность юношеского флирта