История частной жизни. Том 4: от Великой французской революции до I Мировой войны

Буржуазная критика разложения аристократического общества достигла апогея в 1820–1840‑х годах; в дальнейшем, по мере того как аристократия и джентри начали воспринимать домашние ценности, то, что Жируар называл «моральным очагом», в центре которого находилась счастливая безмятежная семья, где практиковались совместная молитва, соблюдение воскресного ритуала и правил повседневной жизни, эта критика несколько смягчилась. Женщины, не допускавшиеся к участию в делах или в общественной жизни, царили в жизни частной, вырабатывали систему этикета: как вести себя в «обществе», как проводить «сезон». Они руководили «обществом» и стояли на его страже: именно они решали, кто может быть принят в «общество», а кого допускать не следует. Принцип был основан на связях: принимать у себя можно было лишь тех, кого знали лично. Социальная жизнь становилась более избирательной, более приватной и протекала в основном в богатых домах, куда допускались только люди одного с хозяевами круга. В этом взаимодействии решающую роль играли семья и близкие, благодаря которым можно было войти в круг избранных. Буржуазные дома, убежище жен и детей, куда мужчины возвращались отдохнуть от дел, выполняли несколько иную функцию в эксклюзивном мире «светского общества».

Озабоченность аристократии и джентри интимностью и изоляцией проявляется в строительстве и реконструкции их домов. На виллах буржуазии прислугу селили в верхнем этаже; в загородных домах была возможность сделать так, чтобы слуги были совсем незаметны — они пользовались служебной лестницей. Стали предъявлять требования к этажам, на которых жили слуги. Больше не могло идти и речи об их проживании в общем помещении; в каждой комнате было не больше двух жильцов.

У детей была своя спальня по соседству с родительской. Повсюду появлялись детские комнаты, описанные Лаудоном. Во многих домах одно крыло отводилось семье хозяев, в котором была спальня родителей, детская и гостиная. Двери комнат для холостяков и дам, как правило, выходили в разные коридоры и иногда даже эти комнаты находились в разных крыльях здания. Были обустроены курительные комнаты, предназначенные для мужчин, и маленькие гостиные для дам. Весь дом был разделен на пространства, предназначенные для мужчин и для женщин. Главный вход в дом служил местом встречи в интерьере, а сад был идеальным пространством, где гармонично сосуществовали и мужчины и женщины. Скромные устремления жителей Эджбастона в начале 1830‑х годов превратились в готические сны землевладельцев.

Sweet Home: дом ювелира

В 1820 году, во время бракоразводного процесса королевы Каролины, бирмингемский ювелир Джеймс Лаккок, которому удалось отложить некоторую сумму, чтобы в возрасте пятидесяти девяти лет отойти от дел, вместе с женой, сыном и дочерью поселился в небольшом доме в Эджбастоне. Благодаря лорду Кэлторпу, у которого он приобрел участок земли, Лаккок построил дом своей мечты. Он хотел, чтобы дом был «уютным и комфортабельным», «скромным по цене и размерам». Он разделил участок на две части и сдал в аренду свой первый дом, что обеспечило ему постоянный доход. У него было «все, о чем [он] мечтал. [Он сам] спланировал дом и сад на живописном, ухоженном и защищенном от ветра участке, находившемся на западном склоне холма; почва была плодородная, и все, что [он] сажал, прекрасно росло». У себя в саду он посадил индийские каштаны и рябину, потому что [ему] «всегда казалось, что несколько величественных деревьев составляют неотъемлемую часть респектабельного сельского дома». Он не только выращивал овощи, но посадил также «нежные примулы и простую наперстянку, скромные подснежники, изящную лилию, пышные пионы». В этом вопросе он остался верен себе: в то время отдельные цветы, например гвоздики, считались цветами ремесленников, другие, как, например, георгины, более изысканными и дорогими. По всему саду он расставил декоративные вазы с написанными на них изречениями о гармонии семейной жизни. Канавка в дальнем углу сада была скрыта живой изгородью и ее можно было принять за ручей. В Лайм—Гроув, как Джеймс Лаккок назвал свой дом, он достиг «вершины блаженства», «счастья находиться вдали от мирской суеты и всех разочарований и обманов… был переполнен радостью от обладания маленьким раем». Он жил там, занимался садоводством, писал книги, принимал у себя друзей, участвовал в строительстве новой воскресной школы для унитарианцев из Бирмингема, посещал благотворительные собрания — в общем, выступал в роли публичного человека. Полный энтузиазма поэт–любитель, он вдруг тяжело заболел и боялся умереть. Он отважился написать от имени своей жены стихи о самом себе. Он проник в духовную сущность жены, чтобы перечислить все добродетели супруга, которого ей будет очень не хватать — об этом мы читаем в стихах.