Ребенка замуровали в нишу, а Маргарита получила обещанную сумму, но эти деньги не принести ей счастья. Жених фрейлины, узнав о преступлении, покинул ее, не польстившись на приданое, купленное страшной ценой. А сама Маргарита, проскитавшись полвека на чужбине, вернулась в Магдебург, чтобы предать своего сына христианскому погребению. Предание гласит, что, когда нишу, где был замурован ребенок, открыли, взорам собравшихся предстала фигура старика. Его седая борода вросла в камни, глаза его сверкали, а над головой его вились птицы, приносившие несчастному пищу. Впрочем, когда стонущего старика вытащили на свет, то он превратился в окаменевший труп ребенка.
Подобные истории можно услышать о множестве средневековых крепостей и замков. О строителях Нижегородского кремля, которые в самом начале шестнадцатого века, заменяя старые деревянные стены крепости каменными, замуровали в них купеческую жену Алену, сложена народная песня:
Обычай строительных жертв настолько древен, что за тысячелетия своего существования он полностью лишился внутренней логики, которую когда-то, возможно, имел. Сами по себе строения в народной традиции не являются божествами, могущими требовать себе жертву. Собственно, духом строения и должен был стать принесенный в жертву человек. Но от такого духа трудно ждать, что он будет охранять постройку на радость своим убийцам. Тем более что в качестве строительной жертвы, как правило, использовали детей или женщин, которые не могли быть полноценными охранителями.
Известный русский этнограф Д. К. Зеленин высказал интересную точку зрения, что строительные жертвоприношения возникли в те времена, когда людям было известно лишь деревянное зодчество и что приносились эти жертвы духам «убитых» деревьев. Действительно, срубание дерева очень часто обставлялась у язычников всего мира определенным ритуалом; у дерева просили прощения за причиненный ему вред. Но при возведении крупного строения, на которое шли сотни бревен, было невозможно испросить такое прощение у каждого по отдельности. Поэтому искупительную жертву приносили им всем сразу, при закладке здания или стены. Потом деревянное строительство сменилось каменным, а суть обряда забылась. В памяти народа осталась лишь его форма, лишенная даже той жестокой логики, которая присуща другим формам языческих жертвоприношений. Но, возможно, именно потому, что этих жертв требовали не языческие боги, о которых европейцы давно забыли, а некий никому не известный принцип, эта форма жертвоприношений оказалась удивительно живучей.
Индейцы
В пятнадцатом веке мир вступил в эпоху Великих географических открытий. В течение последующих столетий европейцы колонизовали Америку, Океанию, Центральную и Южную Африку… И почти всюду они сталкивались с практикой человеческих жертвоприношений, которая медленно сдавала позиции под напором миссионеров и просуществовала в некоторых регионах по крайней мере до середины двадцатого века.
Исключительные масштабы эта практика имела в Месоамерике, в культурах майя и особенно — ацтеков. Впрочем, начало ей было положено задолго до прихода ацтеков в Центральную Мексику в двенадцатом веке. В развалинах древнего города Теотиуакана, который был основан в последние века до н. э. и просуществовал до седьмого века н. э., в пирамиде Луны, археологи обнаружили многочисленные останки жертв, которые были убиты на разных стадиях возведения пирамиды. Анализ ДНК скелетов показал, что в основном они принадлежали иноземцам, вероятно, пленникам. Так, в одной из камер здесь были найдены останки десяти обезглавленных людей со связанными руками, в беспорядке разбросанные по полу. Еще двое, по-видимому, принадлежали к верхушке местного общества — они были аккуратно усажены, на них сохранились дорогие украшения, говорящие об их высоком статусе.
У соседей теотиуаканцев, исконных жителей южной Мексики, сапотеков, человеческие жертвоприношения охотно принимал бог дождя и молнии Косихо-Питао. А если случалось солнечное затмение, то сапотеки для предотвращения бедствий приносили в жертву карликов, которые считались детьми солнца.