Он устремился дальше по тоннелю, свирепо оторвав от ветки лист, скользнувшийпо его лицу; вскоре он исчез за поворотом, словно ему не было дела, следуетли за ним отряд.
— Этот сукин сын не успокоится, пока всех нас не угробит, — сказала Мадди,возвращая пистолет в кобуру; теперь ее рот окружали морщины, и она выгляделагораздо старше, чем раньше. Возможно, все мы постарели.
Мне не полагалось открывать рот, но Уолл в свое время имел отношение кЭджвиллу, и я чувствовал себя его должником.
— Он просто немного увлекся. Ты ведь не станешь отрицать, что сегодня онсослужил всем нам неоценимую службу.
Мадди засунула пистолет поглубже в кобуру, чтобы тот не вывалился от ходьбы,и бросила на меня осуждающий взгляд.
— Напрасно ты думаешь, что знаешь Уолла, — произнесла она утомленно. —Погоди, скоро тебе откроется такое, что ты не устоишь на ногах.
Когда мы наконец выбрались на поверхность и укрылись среди камней, товыяснилось, что вылазку в Сад пережили только сто тридцать человек. Бред иКелли остались невредимыми, как и все остальные, караулившие летательныеаппараты: в самом кратере обошлось почти без борьбы. Зато из четырехсотчеловек, углубившихся в Сад, назад вернулось меньше семидесяти; они привелис собой горстку освобожденных людей и пятерых Капитанов. Уолл хотелнемедленно кинуться обратно, но Коули и Мадди проявили твердость: валяй,сказали они ему, действуй, а мы лучше подождем, не выйдет ли кто-нибудь еще.Гибель трехсот с лишним людей подорвала веру в Уолла: такие потери уже никакнельзя было назвать «незначительными», и недовольство Уоллом росло наглазах, пусть ему и удалось завладеть летательным аппаратом. Раньше мнеказалось, что у него с Мадди личные счеты, но теперь выяснялось, что онипридерживаются разной политики.
В результате яростного спора было решено, что Уолл вернется в кратер снебольшим отрядом, а остальные выждут примерно час. Но тут же разгорелсяновый спор: сколько человек пойдет с Уоллом, сколько останется ждать, можноли отпустить с ним всех пленников. Трудно было поверить, чтобы недавниесоратники по кровавой битве так отчаянно спорили; понаблюдав какое-то времяза жаркой дискуссией, я махнул рукой и вернулся к Бреду и Келли, сидевшимчуть выше среди камней.
Здесь, в отблесках зарева из кратера и свете луны, заливающем пустынноепространство до самых гор на горизонте, да еще при поблескивании холодныхзвезд в просветах между облаками, можно было подумать, что там, в чревемира, не произошло ничего особенною; я надеялся, что увижу хоть какие-топризнаки недавнего боя — клубы дыма, свечение, души умерших, возносящиеся нанебеса, почувствую запах гниения, а не только холодный и сухой дух пустыни.Вместо лого меня встретил покой, который почему-то произвел на меня сильноевпечатление, и я стал вспоминать все, что видел и что совершил. С каждойновой картиной, появлявшейся перед моим мысленным тором, на менянаваливалась все большая тяжесть, сердце сжималось от боли, голова пухла,как от проклятия. Бред спрашивал меня про Кири и про Клея, но я мог толькокачать головой и твердить, что обо всем расскажу позднее. Он, конечно,понял, что с Клеем покончено, потому что увидел у меня его вещи, но тогда яоб этом не догадался, так как испытывал слишком сильные душевные страдания.
Не знаю, сколько прошло времени, но Уолл, Мадди и остальные по-прежнемупродолжали свой спор неподалеку от края кратера, а оттуда выползали поодному последние оставшиеся в живых. Они добирались до нас на пределе сил —черные, крохотные, безликие на фоне зарева, как чумные муравьи, спасающиесяиз отравленного муравейника. Все они, человек двадцать — двадцать пять,расположились ярдах в двенадцати от спорящих. Спор прекратился, и навстречуспасшимся побежали люди. Раненые опирались на своих товарищей. Бред вскочили спустился по склону на несколько футов, внимательно вглядываясь в каждого.Я был настолько измучен, что не догадывался, чем вызван его интерес. Дажекогда он пустился бежать, я с трудом спросил у Келли:
— Что это он?
Келли тоже встала, вглядываясь в лица уцелевших.
— Черт... — пробормотала она и сделала несколько шагов. Я видел, как у неена шее запульсировала жилка. — Это она, Боб, — произнесла Келли.
Я тоже встал и увидел худую темнокожую женщину, которая брела к нам; издалибыло трудно различить ее черты, но резкость и угловатость движений, которыея всегда считал признаками характера Кири, ни с чем нельзя было спутать.
Пока я торопился к Кири, в душе у меня перебывали все чувства, которые якогда-либо к ней испытывал, от любви до страха, не говоря о всевозможныхпромежуточных состояниях.