История человечества. Восток

Вторым самым распространенным видом мотивации сэппуку было так называемое дзюнси (или цуй-фуку) – самоубийство вслед за господином. В основе дзюнси лежат, как ни прискорбно, как возвышенные, так и сугубо земные причины. К первым относятся верность и преданность, глубокая эмоциональная привязанность к господину вплоть до смерти и последующего перерождения, которое дало бы возможность продолжать служить ему и в следующей жизни (вспомним знаменитую фразу Кусуноки Масасигэ и его брата Масасуэ, совершивших сэппуку в 1336 году: «Возродиться еще семь раз, чтобы уничтожить врагов императора!»). К более материальным – тот факт, что для многих бедных самураев господин был единственным источником благ, и его смерть буквально означала конец всего относительного благосостояния слуг (альтернативой дзюнси был переход на службу к другому сюзерену, что было весьма распространенным явлением, хотя в общем порицалось традиционной моралью, ссылавшейся на конфуцианскую максиму: «верная жена не имеет двух мужей, верный слуга не имеет двух господ» – не только одновременно, но и последовательно!) В токугавский период дзюнси, запрещенное официально сёгунскими властями, пытавшимися стабилизировать положение внутри страны на всех уровнях, имело еще и привкус запретного плода, в целом одобряемого обществом, – так же, как и самочинная месть за господина (отсюда колоссальная популярность «Тюсингура» – всемирно известной «истории о 47 ронинах», где присутствуют оба сюжета – месть и сэппуку). Следующее хокку иллюстрирует настроения самурая, готовящегося к дзюнси:

Вслед за Господином жизнь отдам
Столь легко, как тает иней,
Едва его коснется солнца луч.

«Грубые» материальные причины приводили к дзюнси несколько реже, хотя, естественно, они вполне могли сочетаться с тоской по сюзерену. Однако сам факт наличия колоссального количества бродячих «бесхозных» самураев-ронинов в эпоху Сэнгоку дзидай и Эдо говорит о том, что дзюнси все же не было практикой, которой следовало подавляющее большинство японских воинов. Хорошей иллюстрацией этого может послужить одна короткая история из «Хагакурэ». Герой этой истории, самурай по имени Нагаяма Рокуродзаэмон, путешествовал по северу Хонсю. К нему подошел ронин из провинции Этиго и попросил денег, ссылаясь на то, что «они оба воины». «“Неучтиво говорить, что мы оба воины, – гневно отвечал Рокуродзаэмон. – Если бы я оказался на твоем месте, я бы вскрыл живот. Вместо того чтобы позориться, выпрашивая деньги на дорогое, вскрой себе живот прямо сейчас!” Говорят, услышав эти слова, нищий удалился». Отметим, что Рокуродзаэмон вовсе не был жадным человеком – судя по тому, что сообщает о нем автор «Хагакурэ», он бы спокойно дал денег, например крестьянину, но самурай, унижающий себя выпрашиванием милостыни, вызвал в нем только вышеописанные эмоции. Интересно также, что пристыженный ронин-попрошайка вовсе не поспешил последовать совету Рокуродзаэмона (и соответственно идее автора «Хагакурэ», что в ситуации «или – или» нужно выбирать смерть, а колебания недостойны самурая). Добавим, что в эпоху Токугава дзюнси был запрещен, и его несанкционированное совершение влекло за собой серьезные кары, применявшиеся к семье самоубийцы. Кроме того, и в более раннюю эпоху господин мог запретить своим самураям следовать за собой, и такие случаи были нередки.

Еще одним сильным побудительным мотивом для сэппуку было горячее, искреннее желание доказать свою невиновность, искренность (макото), честность, указав на неверное понимание слов или поступков самурая. Называлось такое сэппуку термином канси. Иногда оно совершалось с целью указать сюзерену или властям на неправильность, недостойность их политики или отдельных решений. То есть в канси присутствует комплекс смешанных эмоций – протеста, отчаяния, уважения, привязанности, обиды и т. д. Примеров канси в истории Японии тоже немало – к примеру, Хиратэ Киёхидэ, наставник Ода Нобунага, отличавшегося в молодости склонностью к «прожиганию жизни» и отсутствием интереса к серьезным, достойным самурая вещам, совершил в 1553 году канси, чтобы хоть как-то повлиять на своего неуправляемого питомца (справедливости ради скажем – ему это удалось). В общем, канси по форме немного сходно с тем типом суицида, когда самоубийца оставляет записку «в моей смерти прошу винить такого-то», хотя основная цель канси иная – скорее не обвинить и тем более не оскорбить кого-либо, а «наставить на путь истинный» таким экстремальным способом. Дополнительной мотивацией здесь могла быть также демонстрация своей верности и преданности.