История человечества. Восток

Пойдем далее. Пилоты и моряки-камикадзе никогда не подвергались обработке какими-либо психотропными и прочими лекарственными препаратами, хотя подобные вещи поначалу пытались утверждать сбитые с толку офицеры армии и флота США (впрочем, к их чести, эта версия прекратила свое существование довольно быстро). То есть их нельзя считать некими «запрограммированными на убийство» зомби, накачанными алкоголем, наркотиками, успокоительными, антидепрессантами или чем-либо еще. Последняя чашечка сакэ, преподносимая перед вылетом, имела почти то же символическое значение, что и христианский обряд причащения вином, поэтому ее смешно сравнивать с неким «принятием алкоголя для храбрости» (несколько граммов слабой японской рисовой водки не способны произвести вообще какой-либо заметный эффект на физически здорового мужчину). В последние же месяцы войны в связи с тотальным дефицитом и спешкой вместо сакэ и вовсе стали использовать воду. Корни басен о сплошь накачанных наркотиками или психотропными средствами камикадзе следует искать в глубоком непонимании и часто плохо скрываемом страхе противоположной стороны, испытываемом по отношению к поступкам, которые она не в состоянии хоть как-то для себя объяснить. Среди камикадзе были представители самых разнообразных политических убеждений, и после войны все они имели возможность открыто высказаться – так, в мемуарах того же Кувахара Ясуо полно критических стрел в адрес командования и унтер-офицеров (в том числе, например, по поводу совершенно невыносимой «дисциплины»), и если бы хоть где-то были некие попытки «физической обработки» летчиков перед вылетом или ранее, они бы моментально просочились в жаждущую сенсаций японскую прессу, прежде всего левую.

Самолеты камикадзе, как правило, не заправляли в «один конец», несмотря на имевший место недостаток горючего. В случае невыхода в район цели или невозможности провести атаку пилот был обязан вернуться на базу и ждать следующего раза (понятно, ничего приятного во всем этом не было, и иногда летчики пытались атаковать, несмотря ни на что, и гибли – достойно, но совершенно безрезультатно). Если в 1944 году приоритетными целями считались крупные корабли и прежде всего основа флота – авианосцы, то к самому концу войны был отдан приказ топить фактически все, что плавает и может быть поражено самолетом камикадзе. В последние же недели войны случаи неполной заправки баков самолетов имели место, но это не приобрело характера системы. Не следует также забывать, что горящее топливо, хлещущее из взорванного бака самолета-камикадзе на палубу вражеского корабля, представляло собой дополнительный поражающий фактор, очень важный, например, в случае, если бомбовый заряд не взорвался (а такие случаи нередко имели место).

Камикадзе не привязывались и не приковывались к штурвалам самолетов. Опять же эта басня была пущена в ход простыми американскими солдатами и моряками, пытавшимися как-то осознать факт подобной готовности к смерти. Камикадзе не были представителями какой-то религиозной секты, «культивировавшей самоубийство», и «вылетавшими на задание в рясах монахов» (среди летчиков и моряков «самоубийственных подразделений» были приверженцы самых разнообразных буддийских направлений и синто). В этой «версии» тех же простых американских солдат (в целом редко использовавшейся официальной пропагандой) явственно слышны отголоски неких сведений о необычном для западного человека отношении к смерти в восточных религиозно-философских учениях и какие-то отрывочные сведения о бусидо. Примерно то же самое можно сказать и о подобном же объяснении феномена камикадзе фактом наличия в Японии некоего социального слоя или «касты», члены которой с детства готовятся к добровольной смерти (похоже все-таки, что в конце концов некий, пусть и весьма неадекватный, образ самурая к середине 1940-х годов за пределами Японии уже сложился).

Определившись, чем не были камикадзе, мы попробуем все же решить, кем и чем они были (или могли быть). Для удобства мы разобьем все многообразие возможных мотиваций, двигавших молодыми летчиками, на несколько основных мотивов, прекрасно сознавая условность и в чем-то примитивность такого деления, ибо мы имеем дело с необычайно тонкими материями.