История черного лебедя (ЛП)

Иисус Христос.

Я резко оборачиваюсь, мои волосы дико развеваются. Не хочу смотреть на него прямо сейчас, но я должна видеть его лицо, когда спрашиваю.

— Были ли когда-нибудь какие-нибудь встречи с Национальной гвардией?

Он выглядит немного обиженным. Я ни в малейшей степени не чувствую себя плохо из-за этого.

— Да.

— Сколько?

Он колеблется лишь мгновение, его глаза опускаются в пол, прежде чем вернуться ко мне. Один только его вздох отвечает на вопрос.

— Только одна. Все застопорилось, как я тебе и говорил.

— Тогда почему Киллиан не знал?

Его губы сжимаются в тонкую, сердитую линию.

Он злится? Ну и к черту его.

Опять же, я не чувствую себя плохо.

— Это была услуга твоему отцу. Они связались с ним напрямую. Они были заинтересованы в ДеСото Констракшн Индастрис, но твой отец не хотел посылать Киллиана, потому что не хотел портить процесс закупок. — Когда я продолжаю молчать, он добавляет. — Это была просто встреча, Мавс. Я никогда не упоминал об этом при Киллиане и не знаю, говорил ли об этом твой отец. Не спрашивал.

Я перевариваю его объяснение. Когда Кэл лжет, он всегда заканчивает тем, что облизывает губы. Не уверена, что он даже осознает это, но его губы сейчас сухие. Я хочу спросить его, почему он просто не сказал мне об этом с самого начала, только я уже знаю.

— Ты солгал мне, — говорю я дрожащим голосом.

— Я не…

— Ты, черт возьми, сделал это, — кричу я. — Утаивание этого равносильно лжи. Мы женаты, Кэл. Женатые люди должны говорить о таких важных, меняющих жизнь вещах, как эта. А не прятать их друг от друга.

Его губы кривятся так, как я никогда раньше не видела.

— Неужели? Это то, что мы должны делать, Мавс? Потому что тогда у меня есть кое-что, о чем я хотел бы поговорить.

Моя грудь сжимается.

О, Боже.

Это он. Момент, которого мы ждали. Дискуссия, которая разлучит нас или объединит, чтобы мы стали нерушимы. Я хотела поговорить десятки раз с тех пор, как мы поженились, и теперь, когда мы стоим на пороге, глядя в эту смоляную яму боли, я просто хочу закрыть дверь и замазать ее клеем навсегда.

Но я не могу.

Потому что он — это причина, по которой мы вообще здесь находимся.

— Просто скажи это, — настаиваю я.

То расстояние, которое, как я убедилась, было между нами, теперь исчезает. Кончики его ботинок прижимаются к моим босым пальцам ног. Его грудь задевает мою с каждым неровным вдохом. Его голова опущена, лицо близко к моему. Вращающиеся раскаленные шары гнева снова держат меня в заложниках. Когда он говорит, его голос хриплый и гортанный.

— Да. Это из-за него, Маверик. Мы притворяемся, что между нами не существует его, но он, блядь, всегда рядом. Всегда между нами. Он — это все, что когда-либо было между нами.

— Кэл…

Он хватает меня за подбородок большим и указательным пальцами, ущипнув, чтобы удержать, но не причинить мне боль.

— Думаешь, я не знаю, что он забрал то, что принадлежит мне? Поцеловал то, что принадлежит мне? Любил то, что принадлежит мне? Трахнул то, что принадлежит мне? — он проводит дрожащей свободной рукой по волосам, пока пряди не встают дыбом. — Думаешь, я не знаю, что ты даже назвала свой гребаный бизнес в его честь?

Я открываю рот, чтобы отрицать это, но не могу. Я сделала это как запоздалое «пошел ты» Киллиану. В колледже я прочитала книгу Талеба «Черный лебедь» о непредсказуемых событиях. Это было завораживающе. Кэл бесконечно слушал, как я болтаю о его теориях эмпирических и статистических свойств четвертого квадранта. Так что месяцы спустя, когда произошло невообразимое, непредсказуемое предательство Киллиана, я была полна злобы и смущения, и это казалось уместным. Теперь же это просто кажется мелочным.

— Господи Иисусе, бл*дь, Маверик! Я все знаю, и мне все равно. Вот как сильно я тебя люблю. Вот где ты, закрученная в самом гребаном центре моей души. Это то же самое место, где ты будешь находиться до тех пор, пока я не закрою глаза и не испущу свой последний вздох. Ты укоренилась здесь, — он бьет себя в грудь, — я никогда не избавлюсь от тебя. Как бы ни старался. Неважно, как сильно я этого хотел, пока знал, что ты с ним.

Его голос срывается. Он останавливается. Пронзает взглядом, который опустошает меня, но не больше, чем его признание или слезы, которые я сейчас вижу.

— В то время как он был солнцем, освещавшим твой мир, на меня падала тень.

Я делаю резкий, болезненный вдох. Моя душа чувствуется раздавленной. Буквально. Растоптанной каблуком ботинка, пока не останется ничего, кроме одной большой черной массы отвращения к себе.

— Почему? — я никак не могу понять, почему он любит меня. Почему женился на мне. Почему ему не насрать на кого-то, кто только и делал, что причинял боль снова и снова, пусть и непреднамеренно.

Почему? Почему? Почему?

— Что «почему», Лебедь? — его голос хриплый и надрывный, но в нем безошибочно угадывается привязанность. И все же. Даже сейчас, после всего, что я с ним сделала, не смогла бы найти больше любви в его глазах, даже если бы попыталась.