История чтения

Константин зачитал своим слушателям некоторые места из переведенной поэмы, и вот в древнем тексте Вергилия возникло все, о чем говорилось в Библии: Дева, долгожданный царь мессия, добродетельный избранник, Святой Дух. Константин опустил строки, в которых Вергилий упоминал языческих богов Аполлона, Пана и Сатурна. Древние персонажи, от которых никак нельзя было избавиться, выдавались за метафорические образы пришествия Христа, «…возникнут и новые войны, и на троянцев опять Ахилл будет послан великий», написал Вергилий. Это, сказал Константин, был Христос, выступающий на войну с Троей, причем под Троей имелся в виду весь мир. В других случаях, как объяснял Константин аудитории, языческие реалии были всего лишь средством, с помощью которого Вергилий обманывал римские власти. «Я полагаю, — сказал он (и мы можем вообразить, как он понизил голос после громкой декламации стихов Вергилия), — его пугала опасность, угрожавшая всем, кто осмелился бы поставить под сомнения древние суеверия. И потому осторожно и тайно он все же старался открыть истину тем, кто способен был понять его».

«Тем, кто способен был понять его» — так текст стал зашифрованным посланием, которое способны прочесть лишь немногие. Он уже не открыт для бесчисленных интерпретаций; для Константина только одно прочтение было истинным, и ключ к этому прочтению был только у него и его товарищей. Миланский эдикт предлагал свободу веры всем гражданам Рима; Никейский собор отдал ее тем, кто разделял убеждения Константина. По прошествии всего двенадцати лет людям, получившим в Милане право читать, что угодно и как угодно, под угрозой наказания было указано, что и как им следует читать отныне. Установить единое прочтение для религиозных текстов было необходимо для укрепления идеи Константина о единой империи; более необычна и менее понятна мысль о едином варианте прочтения светских текстов, таких как стихи Вергилия.

Каждый читатель наделяет определенные книги определенным смыслом, пусть и не настолько глобальным и спорным, как у Константина. Увидеть аллегорию изгнания в «Волшебнике страны Оз», как это делает Салман Рушди[461], совсем не то, что найти у Вергилия предсказание пришествия Христа. И хотя для обоих этих прочтений требуется некая ловкость рук или большая сила веры, что-то все же позволяет читателям если не поверить в это, то хотя бы казаться уверовавшими. В возрасте тринадцати или четырнадцати лет у меня развилась самая настоящая книжная тоска по Лондону, и я читал рассказы о Шерлоке Холмсе, пребывая в абсолютной уверенности, что прокуренная комната на Бейкер-стрит, с турецкой туфлей, предназначенной для хранения табака, и столом, покрытым пятнами от химикатов, ничем не отличается от гостиной нашей собственной квартиры в этой Аркадии. Причудливые существа, которых обнаружила Алиса в Зазеркалье, обидчивые, высокомерные и ворчливые, стали предвестниками многих взрослых, которых мне впоследствии довелось знать в юности. А когда Робинзон Крузо начал строить свою хижину, «палатку у склона холма, окруженную крепким частоколом из кольев и обрезков канатов», я знал, что он описывает ту, которую я построю сам однажды летом, на берегу в Пунта-дель-Эсте[462]. Романистка Анита Десай, которая в детстве жила в Индии и которую родные прозвали Lese Ratte, то есть крыса-читательница, книжный червь, вспоминает, как в возрасте девяти лет, когда она впервые открыла для себя «Грозовой перевал», ее собственный мир: «бунгало в Старом Дели, его веранды, оштукатуренные стены и потолочные вентиляторы, его сады гуавы и папайи с длиннохвостыми попугаями на ветках, и песчаная пыль, оседавшая на только что перевернутой странице книги — все исчезло. Реальными ослепительно реальными — благодаря магии пера Эмили Бронте были только Йоркширские болота, обдуваемый ветрами перевал и мучения его несчастных обитателей, которые бродили под дождем и снегом. Их разбитые сердца рыдали, но только призраки отвечали им»[463]. Слова, которые нашла Эмилия Бронте, чтобы описать юную девушку в Лондоне в 1847 году, озарили жизнь маленькой девочки в Индии в 1946 году.

Случайные места из книг на Западе издавна использовали для предсказания будущего, и задолго до рождения Константина Вергилий был излюбленным источником языческих гаданий по всей империи; его книги лежали во многих храмах, посвященных богине Фортуне[464]. Первое упоминание[465] об этом обычае, называемом sortes Vergilianae[466], появляется в жизнеописании Адриана Элия Спартиана, где говорится, что молодой Адриан, желая узнать, что думает о нем император Траян, раскрыл «Энеиду» Вергилия как раз на том месте, где Эней видит «римского царя, чьи законы снова укрепят Рим». Адриан был удовлетворен; и действительно, впоследствии Траян усыновил его, и Адриан[467] стал новым императором Рима[468].