Лионель промолчал. Она прижалась ближе к нему.
— «Я должна тебя еще увидеть, Лиля, "жалобно проговорила она «разве ты больше не хочешь меня видеть?»
Ее голосок звучал так особенно трогательно, когда она это сказала, что сердце Лионеля трепетно забилось…
— «Да, милая, милая маленькая Жасмина, хочу тебя опять видеть — и увижу… буду приходить к тебе часто, будем еще вместе играть, обещаю.
— «Приходи, пожалуйста приходи,» сказала она, «потому что я тебя люблю — Лиля… ты не такой как другие мальчики, — ты хорошенький, и я — тоже хорошенькая…»
— «Да, милая, ты очень хорошенькая, хорошенькая как цветочек.»
Он посмотрел на нее и загляделся, и молчал так долго, что она, наконец, вопросительно уставила на него свои удивленные глазки и спросила:
— «Лиля, о чем ты думаешь?»
— «О тебе, Жасмина,» нежно ответил мальчик. «Я думаю о тебе и о цветах.»
И, наклонив к ней свою кудрявую головку, он поцеловал ее, и она его поцеловала.
Тихо колыхались ветки яблони, под которой они сидели, радостно птички распевали свои незатейливые песни, и казалось, что красота Божьего мира волшебною тканью чистой радости окутала этих двух малых детей, который» сблизило одно светлое, летнее утро! Увы! уже никогда не повториться ему… потому что мир, созданный Богом — одно, a мир, пересозданный человеком — другое… Тяжело и трудно для многих маленьких ножек пробираться по каменистой тропинке, указанной безумием нынешнего века, безотрадно и уныло то, что жизнь сулит вперед этим бедным, маленьким труженикам, и подчас приходится воздавать благодарение великому Ангелу смерти, когда, движимый великою жалостью, он выхватывает «малых сих» из растлевающей среды, в которой поблекла бы их молодая жизнь, и возвращает их Тому, Кто так много возлюбил их, сказав: «смотрите, не презирайте ни одного из малых сих, ибо говорю вам, что Ангелы их на небесах всегда видят лице Отца Моего Небесного.»
Глава VI
Солнце было близко к закату, когда Лионель вернулся домой. Когда, замедляя шаг, он подходил к саду, он увидел, что у ворот сада стоить его мать, очевидно поджидая его. Красота ее поразила его! Ему показалось, что такою он никогда ее не видал… ее роскошные, золотистые волосы блестели на солнце золотыми переливами и лучистые глаза, мечтательно и томно устремленные вдаль, с такою глубокою нежностью остановились на нем, когда он подошел к тому месту, где она стояла. Она протянула ему свою белую, изящную руку и тихо сказала:
— «Что же- это, Лиля? где ты пропадал весь день? Твой отец страшно рассержен — тебя разыскивали всюду, и в деревне кто-то сказал, что видели, как рано утром ты провожал м-ра Монтроза до дилижанса, и как затем сбежал с какими-то уличными мальчишками играть в прятки. Правда-ли это?»
— «Нет, мама, это не правда,» ответил мальчик; «т. е. не совсем правда», и он рассказал ей кратко и обстоятельно, как он провел весь день и закончил свой рассказ словами: «вот, мама, это правда — все было так.»
М-с Велискурт нежно обвила своею рукою его шею и, как-то загадочно самой себе улыбаясь, ласково сказала:
— «Бедный Лиля! и так ты усталь, мой мальчик, и решился, хоть раз по своему, устроить себе праздник,… не мне винить тебя… мне думается, что на твоем месте я бы сделала то же — но твой отец в ярости — он непременно хотел, чтобы ты встретил профессора Гора.»
— «Но, мама, профессора Гора, ведь, ждали к 10 часам вечера»?
— «Да, все его так и ожидали, но оказывается, что он страдает чем-то, ревматизмом, или люмбагом, уже не знаю, и в последнюю минуту он решил, что в избежание простуды он приедет не ночью, а днем. Уже два часа как он беседует наедине с твоим отцом».
Лионель, промолчав с минуту, спросил:
— «А на кого он похож, мама? видела ли ты его?»
М-с Велискурт слегка усмехнулась.
— «О, да! я его видела — его мне торжественно представили. На что он похож? ну, как тебе сказать — нечто среднее между старой мартышкой и верблюдом — трудно определить в точности.»
Она улыбнулась какой-то насмешливо-презрительной улыбкой — a Лионель, огорченный и озадаченный, грустно опустил голову… украдкой она взглянула на него и чувство жалости охватило ее сердце — она притянула его голову к себе на грудь и страстно поцеловала… Чуткая душа мальчика была так растрогана этим неожиданным и столь необычным проявлением любви и ласки, что он весь побледнел и весь задрожал от волнения.
— «Я хотела сказать, мой голубчик», продолжала она, все еще обнимая его, «что он походит на всех старых ученых, которые давно забыли все кроме себя и своих книг — они, как ты сам знаешь, редко обладают красотой! Он очень умен — твой отец воображает, что он гений — такого-же мнения о нем к в Оксфорде и в Кембридже. Но раз он здесь, — надо все таки ладить с ним, Лиля!»
— «Знаю, мама,» чуть слышно ответил он.
Он нежно прижал к губам белую руку, которая ласково все еще лежала у него на плече, и твердым, решительным голосом, сказал:
— «Я думаю, что лучше теперь же идти прямо к отцу и сказать ему, где я был. Как бы он ни рассердился — не убьет же он меня — а если и убьет — то будет ему хуже, а не мне.»