История династии Романовых

Милютин вспоминал: «На меня произвел сильное впечатление собравшийся кругом народ: я был поражен его ожесточением. Студентам сделалось опасным появляться на улице в форменной одежде». («Студент бунтует» – вот частое теперь выражение простонародья).

И министр внутренних дел Валуев написал в дневнике странную фразу, что пожары, прокламации произвели «желаемое действие».

Кто желал?

Уже 21-го мая учреждена Следственная комиссия. В нее вошли петербургский обер-полицеймейстер (все тот же Александр Паткуль) и делегаты от Министерства внутренних дел, юстиции, Военного министерства и, конечно, Третьего отделения. И началось следствие о поджогах.

Но могущественная комиссия никаких поджигателей так и не нашла! Лишь в Одессе повесили какого-то несчастного еврея, обвинив в поджоге. И остался вопрос – плохо искали? Или искать было некого – ибо все это была полицейская провокация – чтобы запугать царя?

Так или иначе, но все случилось так, как и предвидел великий князь Константин Николаевич. Молодежная карта стала «широким полем для действий ретроградной партии».

Ретроградная партия

Но кто скрывается за этими частыми упоминаниями в дневнике великого князя – «ретрограды», «ретроградная партия»?

Это были столпы николаевского царствования – военные и бюрократы. И, конечно, вместе с ними была придворная камарилья. Камарилья – это испанское слово. Именно так назывались придворные интриганы при испанском дворе. В России слово стало нарицательным. Камарилья – реакционная дворцовая верхушка.

Русское общество опасно проснулось после николаевской спячки. И услышав первые грозные толчки, они тотчас испугались – не грядет ли большое землетрясение? Устоит ли незыблемое самодержавие?

Их знамя – все та же николаевская триада – Самодержавие, Православие и Народность. И ненависть к новым реформам, могущим увести Россию на ненавистный западный путь.

Сейчас, в начале царствования, когда царь увлечен преобразованиями, они предпочитают оставаться безымянными. Но со временем они обретут громкие имена и у них появится опасный вождь. Тогда же, пожарным летом, состоялась их первая победа. В ожидании результатов расследования комиссии, государь согласился на многочисленные аресты «подозрительных».

Двуликий Янус теперь глядел назад – в отцовское время.

8 июня он повелел Инженерному ведомству «сколь можно поспешнее приспособить в казематах Петропавловской крепости помещения на 26 политических арестантов».

Он утвердил положение «О надзоре за типографиями». Высочайшим повелением был прекращен на 8 месяцев выпуск журнала «Современник».

Этот журнал стал символом гласности. Его редактором был уже знаменитый Некрасов. За несколько лет нового царствования Некрасов стал кумиром либералов.

В «Современнике» печатались все именитые тогдашние литераторы. На традиционных обедах в журнал собирался весь цвет литературы. Острили: «Если во время этих традиционных обедов упадет потолок, сразу не станет великой русской литературы». Главными авторами публицистических статей в журнале были двое: совсем молодой Николай Добролюбов и Николай Гаврилович Чернышевский.

Сатирические эссе и статьи Николая Добролюбова и статьи Николая Чернышевского цитировала молодежь. «Если Чернышевский – змея, то Добролюбов – змея очковая», – писал обиженный ими литератор.

Но Добролюбов умер совсем молодым. И публицистика в популярнейшем журнале осталась на Чернышевском. Он становится властителем дум молодежи.

И он пострадал одновременно с журналом, но куда серьезнее.

«Падший ангел»

Чернышевский был всем: философом, экономистом, публицистом, литературным критиком и писателем. И вот наш, российский парадокс: хотя уровень философских и экономических трудов Чернышевского довольно жалок и писатель он – не сравнить с тогдашними литературными титанами, именно Чернышевский оказал огромнейшее влияние на всю русскую жизнь. И в век Толстого и Достоевского он становится автором самого популярного романа у передовой русской молодежи.

Чернышевский был сыном православного священника. Его отец был евангельским пастырем в истинном значении этого слова. В николаевское время, когда полагалось «обращаться сурово с людьми для их же блага», люди слышали от него лишь слова ласки и привета. Доброта, чистота души и отрешенность от всего мелкого и пошлого перешли и к его сыну. Николай Гаврилович Чернышевский был светлым человеком. Это признавали его злейшие враги. Они называли его «падший ангел».

Он был последователем добрейшего Милля. Он призывал к разумному эгоизму: «Поступая благородно, мы действуем на пользу исключительно самим себе».

Но этому добрейшему человеку суждено было стать идейным учителем будущих террористов и молодого Ленина.