История династии Романовых

Два десятка убитых и раненых лежали на тротуаре и на мостовой. Некоторым раненым удалось подняться, другие ползли, третьи пытались освободиться из-под упавших на них. Среди снега, мусора и крови виднелись остатки изорванных мундиров, эполет, сабель и куски человеческого мяса. С головы царя упала фуражка; разорванная в клочья шинель свалилась с плеч; из размозженных голых ног лилась струями кровь. Царь слабым голосом повторял и повторял: «Холодно… холодно… холодно..». Бесчисленные раны покрывали его лицо и голову. Один глаз был закрыт, другой смотрел перед собой без всякого выражения.

Взрыв был так силен, что на газовом фонаре все стекла были выбиты и самый остов фонаря искривило.

Вокруг Самодержца Всероссийского, умиравшего на окровавленной мостовой среди грязного снега, обрывков одежды, выросла толпа: только что подошедшие юнкера Павловского училища, прохожие, полицейские, уцелевшие казаки. Шатаясь, стоял над ним полковник Дворжицкий…

Недалеко от царя в луже крови умирал бросивший бомбу Гриневицкий.

В это время примчался в карете великий князь Михаил Николаевич. В Михайловском дворце он услышал взрыв и тотчас погнал карету к месту происшествия. Великий князь встал на колени на мостовой. Услышал голос брата: «Скорее… домой!»

И сознание покинуло царя вместе с хлеставшей из ног кровью.

Если бы государя повезли в Военный госпиталь, находившийся рядом, то успели бы остановить кровотечение и он, возможно, остался бы жив.

Но его повезли во дворец.

Внести кровоточащее тело в карету было невозможно. И десятки рук понесли окровавленного императора к открытым саням Дворжицкого.

Среди тех, кто помогал нести истекавшего кровью царя, был третий метальщик, Иван Емельянов. В портфеле у Емельянова лежала бомба, которой он должен был убить царя в случае неудачи первых метальщиков.

Мистический конь

И сани двинулись во дворец. В эти сани был запряжен знаменитый конь Варвар. Тот самый, который долго служил народовольцам. Теперь его захватила полиция, и он служил ей. Когда-то Варвар умчал от полиции Степняка-Кравчинского и Баранникова после убийства шефа жандармов Мезенцова. Теперь он вез во дворец умиравшего царя.

Казаки, стоя в санях, придерживали бесчувственное тело Александра – их шинели намокли от царской крови.

Его привезли в Зимний дворец к Салтыковскому подъезду. Но двери оказались слишком узкие, чтобы толпой внести его на руках. Носилок в Зимнем дворце… не оказалось! И они выломали двери, и все вместе на руках несли Александра II по ступеням мраморной лестницы в его кабинет, где 20 лет назад он подписал Манифест об освобождении крестьян и где сегодня утром проложил путь к русской Конституции.

Мраморные ступени и путь по коридору до царского кабинета были покрыты его кровью.

Вот так окончилось седьмое покушение на царя.

Лейб-медик Ф.Ф. Маркус:

«Вбежав в кабинет, я нашел царя в полулежачем положении на кровати, которая была выдвинута из алькова и помещена почти рядом с письменным столом, так что лицо императора было обращено к окну. Государь был в рубашке без галстука, на шее у него был прусский орден. на правой руке была надета белая замшевая перчатка, местами перепачканная кровью. У изголовья стоял в полном парадном мундире великий князь Михаил Николаевич со слезами… Когда я подбежал к кровати, первое, что мне бросилось в глаза, это страшно обезображенные нижние конечности, в особенности левая, которая, начиная от колена, представляла раздробленную кровяную массу; правая конечность была тоже повреждена, но менее левой. Обе раздробленные конечности были на ощупь холодные. Я стал придавливать как можно сильнее обе бедренные артерии, биение которых уже было едва ощутимо, думая этим самым сберечь хотя остаток крови. Государь находился в полном бессознательном состоянии… Все старания врачей, прибывших после меня, оставались тщетными – жизнь государя угасала…»

Тайна

И царь умрет, оставив нам эту тайну – почему же он, отлично осознававший всю опасность, немедля не уехал с канала после взрыва первой бомбы? Почему так долго и странно разгуливал вдоль смертельно опасного канала – будто чего-то ждал? Что было за этим ожиданием? Усталость от борьбы с камарильей, сыном, с этими молодыми безумцами, охотившимися на него, как на дикого зверя – и оттого нежелание жить? «Давно, усталый раб, замыслил я побег..» Или абсолютная вера, что Бог охранит его и он неуязвим? И он решил еще раз доказать это себе и окружающим? Он не хотел позволить им запугать себя?

Александр III