История династии Романовых

– Кстати, с ней на плахе стояла другая женщина: уж не помню ее имени… тоже знатная и осужденная на те же муки… Но та успела сунуть палачу свой нательный крест, осыпанный бриллиантами. И палач сек ее лишь для вида и даже язык ей оставил. Эта история меня потрясла, и я ее запомнила. Ах, граф, какая у нас удивительная страна – страна, где взятки берут даже на плахе!

– Не поняла ты, – вдруг шепотом сказал граф. – Чтобы понять это, надо там родиться и жить. Когда она нательный крест палачу отдала, она как бы братом его сделала…

– Какие странные брат и сестра – палач и жертва…

– Опять не понимаешь… простила она его. Простить на плахе – ох как это по-нашему!

– Ну, и в заключение, граф, мой подарок: еще одно имя. Я вам прежде сказать обещала – имя учителя, вывезшего из России дочь Елизаветы… меня вывезшего… Дитцель!

– Вправду Дитцель! – задохнулся граф.

– Но я обещала только одно имя, – рассмеялась она. – А наговорила… Полно, хватит.

– Но подожди, – торопливо продолжал Орлов, – я слыхал, что этот Дитцель действительно вывез за границу дочь Елизаветы… Но при дворе говорили: ее зовут Августа?

Она молчала.

– Я слыхал: вывезли ее из России вместе с племянником отца ее Разумовского?

Она молча, с улыбкой смотрела на возбужденного графа.

– Дараган была фамилия племянника, – сказал он. – И Дитцель назвал ее за границей Августа Дараганова. Да немцы в Тараканову ее переделали для благозвучия. Августа Тараканова… Но как Августа Тараканова в Елизавету-то превратилась?!

– А… может, тоже для благозвучия? – Она расхохоталась. – Вы совсем извелись вопросами. Вот что значит Фома неверующий. Чтобы вас не мучить, я так закончу наш разговор: скоро вы все поймете! Я обещаю рассказать вам все, граф, когда ваша эскадра выступит против узурпаторши. Так решили люди, поддерживающие меня…

И она засмеялась и нежно прикоснулась к его лицу.

Коляска ехала по городу, играли музыканты…

«Но откуда она про Дитцеля знает? И про Шмидтшу? Ляхи рассказали? Готовили ее? Но времени выяснять уже более нет. В Петербурге, чай, уже… Неделя блаженства закончилась, Ваше сиятельство».

В дворцовом саду адмирал Грейг докладывал Орлову:

– Большой ропот среди моряков, Ваше сиятельство. Дисциплина стремительно падает…

Орлов молча передал Грейгу запечатанный пакет.

– Возвращайтесь на корабль, адмирал. Пакет вскроете на корабле, там мои подробные инструкции. В ближайшее время дисциплина на кораблях не будет внушать опасений…

Грейг откланялся. И тотчас в саду появился Рибас:

– Все ее бумаги в бауле, их охраняет Доманский. Когда он уходит из дома, к баулу приставлен верный слуга, чех Ян Рихтер. Пытаться похитить бумаги бессмысленно.

– И не надо. Думаю, что там ничего нет. Так что… – И Орлов замолчал.

– Да, – вдруг сказал Рибас, – хочешь – не хочешь… – Он вздохнул.

– Дьявол ты, Осип Михайлович, – глухо сказал Орлов. – Ступай…

Орлов медленно шел через анфиладу дворца. Остановился перед зеркалом. Глядел, усмехался на свое отражение:

– Как он сказал? «Не хочешь…» Не хочешь… Самозванка она. Это точно. А если б не самозванка была?

Человек в зеркале печально усмехнулся.

– Вот в том-то и дело, – сказал граф отражению. – Только самолюбие свое тешил. А на самом деле конец игре точно знал. Потому как на самом деле – холоп ты, давно холоп!

Она сидела у камина. На столике стоял шандал, сделанный когда-то для нее князем Лимбургом. Шандал был зажжен, и на экране она так же сидела у камина. И у ног ее, как на экране, на маленькой скамеечке пристроилась камеристка Франциска фон Мештеде.

Слуга доложил – и быстрыми шагами вошел, почти вбежал Орлов. Он протянул ей бумагу.

– Депеша! Из Ливорно! Злая драка в городе! Англичане, союзники наши, и мои моряки сильно пьяные были. Раненые и убитые с обеих сторон… Волнения на кораблях… Хотят жечь английскую эскадру. А у меня в адмиралах англичанин Грейг. Бунт назревает! – Он мерил залу своими огромными шагами. – Я выезжаю в Ливорно. Немедля.

– То есть как? – сказала она капризно. – Значит, вы можете вот так уехать? Оставить меня?

– По-моему, вы забыли, Ваше императорское высочество: кроме любви, нас связало и нечто другое. Я не могу потерять эскадру накануне…

– Боже мой, я действительно все забыла!

Она поднялась с кресла и сказала величественно:

– Это знак судьбы. Пора начинать. Я еду с вами в Ливорно.

– Пора начинать, – как эхо, повторил граф. – Но учти: условие будет…

Она сразу стала настороженной.

– Мы повенчаемся в Ливорно, – сказал граф. – И как положено внучке Петра, венчать нас будет православный священник…

– Православный священник – в Ливорно?

– Есть! У меня на корабле есть, там и повенчаемся. Это будет началом восстания. Сразу после венчания я объявлю флоту свою волю. Твою волю.

Она задумалась, долго глядела на него. Затем сказала:

– Ну что ж… ты прав… Святое дело зовет – и будь что будет! Поцелуй меня!

Он целовал ее бесконечно, безумно.

– Вот теперь я верю, – сказала она смеясь. – Все будет…

Христенек: Чин майора