История для мужчин

С грехом пополам нам удалось это сделать. Но когда мы стали обходить номера для приглашения всех покушать, я с ужасом обнаружил, что чуть ли не половина из девушек уже трапезничала в номерах. И я догадывался, что расплачиваться за всех придется мне. В глазах у меня плавали букашки, сердце билось с перерывами, болел низ живота.

На следующий день, после проведенной в бреду ночи от невыносимых мыслей о растрате, мы с Машей, добрым моим другом, пытались понять, почему наш вылет сегодня не состоится. Ответственное за посадку на следующий самолет индонезийское лицо профессионально улыбалось, что-то пыталось нам объяснить, «держа за пазухой камень». Я понимал, что еще одни сутки, проведенные в этой гостинице, окончательно разорят меня, и я не смогу купить даже коробок индонезийских спичек, чтобы хотя бы сжечь себя и не мучиться от голода и жажды, на что, наверное, обрекут меня эти королевы красоты.

А им было все равно. Поняв, что сегодня нет вылета, они беззаботно отправили с портье свои вещи обратно в номера и, как насекомые, расползлись, разбежались, ускакали и исчезли в лабиринтах улиц и магазинов, оставив меня одного в номере с грузом тяжелых размышлений о будущем.

Следующий день был днем презрения. Вероятно, устав от бесконечных мотаний по городу, никто из них долго не выходил из своих номеров, и все прелести индонезийской кухни оценивались ими, не вставая с постели.

Благое известие о сегодняшнем вылете я вынужден был разносить по номерам.

Предварительно я нарвал квадратики бумажек, нарисовал на каждом кусочке чемодан, машину, самолет и напротив каждого рисунка поставил последовательно время действий.

Нашим передал информацию через дверь, громко три раза повторив, что, когда произойдет и, на всякий случай, сунул бумажку с рисунками в щель. Дверь они мне открыть не соизволили. Сказали, что я сексуальный маньяк и громко заржали.

Следующий номер, куда я позвонил, полагаю, были немецкие апартаменты. Дверь открыла строгая девушка и молча посмотрела на меня чуть прищуренным взглядом, держа у лица длинную сигарету в не менее длинных пальцах. Мне на миг показалось, что в правом глазу у нее монокль-стеклышко, такое, как у сухих, похожих на холеных, но тощих котов, немецких офицеров, которых раньше показывали в фильмах про войну. Когда я уже начал рассматривать и воображаемые усики под фюрера, и галифе на тощих ногах, меня привел в чувство недовольный грудной голос исследуемого объекта: «Вас?» – или что-то в этом роде.

Опомнившись, я стал показывать бумажку со своими нелепыми рисунками и жестами объяснять типа:

– Цигиль, цигиль, ай лю-лю, «Михаил Светлов» – у-у-у…

Она выхватила из моих рук эту бумажку, посмотрела на нее и, с отвращением на лице, сказав что-то похожее на «дункопф», захлопнула перед моим носом дверь. Я не понял, поняла ли она мою содержательную речь.

Номер итальянок, напротив, встретил меня радушно. Девица со взъерошенными длинными черными кудрями распахнула передо мной дверь, не останавливая темпераментную беседу с похожими на нее подругами, и опять же кинулась к стенному шкафу, стоящему в глубине комнаты, в котором, вероятно, до этого рылась, и продолжила свое занятие. Вторая девушка копошилась в чемодане, стоя ко мне задом. Третья носилась из ванной комнаты к тумбочке и обратно в ванную, постоянно что-то разное держа в руках. Было впечатление, что я здесь живу, и меня впустили, на секунду оторвавшись от дел, чтобы не томить за дверью одного из хозяев данного жилья. Держа перед собой свою бумажку, как входной билетик в кинотеатр, я пытался обратить на себя чье-либо внимание, но мои действия никто не замечал. Никто не хотел отрывать контрольную полосу билетика. Все тараторили.

В ожидании удобного момента я начал рассматривать, что же все-таки происходит.

Та, которая перебирала содержимое гардероба, была одета в немыслимо красивый и очень откровенный пеньюар. Ее это нисколько не смущало. Смущало меня. Та, что копалась в чемодане, оказывается, была одета в какой-то купальник или сарафанчик, который едва доходил до половины ее попы и на меня смотрели две упругие булочки ее задницы, не прикрытые ничем.

А та, которая бегала, вообще была голая, но так как была достаточно смугла и грудаста, то было впечатление, что одета.

Во мне все напряглось.

От такого пренебрежительного отношения ко мне как к мужчине, я предпринял решительные действия и остановил бегунью на ходу.

От неожиданности она замолчала и впервые заметила меня. Взгляд ее черных глаз сжег меня дотла. Я протянул к ней руку с бумажкой, а она, подумав другое, эротически приоткрыв рот, направила к моей руке горячую смуглую грудь и далее подалась всем телом ко мне, думая, что первым в атаку пошел я. Нереальная близость безумной красоты вскружила мне голову, руки задрожали, бумажка выпала. В комнате водрузилась звенящая тишина. Было слышно, как громко упал этот легкий листок.

Тишину разрезал скрежет гусениц моего хрипящего голоса:

– Синьора, плиз, – соединил я познания итальянского языка с английским и разжал пустой кулак.