В прошлом существовало много видов серьезных наказаний за невыплату долга — от долгового рабства до конфискации имущества. В Англии начиная с XVII и заканчивая началом XIX века кредитор имел право арестовать должника и обвинить его в сокрытии ценностей. В этом случае должника могли бросить в переполненную грязную долговую тюрьму, где тому приходилось сидеть, пока он не сумеет отдать долг или кто-нибудь не внесет за него положенную сумму. Находясь в тюрьме, должник обязан был оплачивать пропитание и содержание — настоящая издевка по отношению к человеку, которого лишили свободы по причине отсутствия денег. Если помощь не приходила, заключенный мог умереть с голоду или замерзнуть в тюрьме. Вот что писал о таких долговых тюрьмах известный английский ученый и писатель XVIII века Сэмюэль Джонсон:
Нет смысла сохранять институт, опыт применения которого доказал свою несостоятельность. Мы заключаем в тюрьмы одно поколение должников за другим, но при этом обнаруживаем, что их число не уменьшается. Сегодня мы уже знаем, что нам не избавиться от поспешности и опрометчивости тех, кто берет деньги в долг, так давайте посмотрим, можно ли ограничить жульничество и алчность кредиторов. Те, кто пишет законы, вероятно исходили из предпосылки, что любая задержка платежа — это вина должника. Но правда заключается в том, что кредитор не просто участник этой сделки; он разделяет с должником в равной, а то и в большей, степени и вину за ее неблагополучный исход, ибо проявил неоправданное доверие. Когда один человек заключает другого в тюрьму по причине невозвращенного долга, который он предоставил заемщику в надежде получить для себя; выгоду, он сознает, что ожидаемый барыш оправдывает потенциальную опасность. Поэтому нет причины, по которой один должен наказывать другого за договор, в котором оба они участвуют на равных основаниях.
Другими словами, и должник, и заимодавец одинаково виновны в том, что их сделка оказалась неудачной: один виновен в том, что долгом подверг риску свою безопасность, а другой — в том, что хотел извлечь выгоду (предположительно чрезмерную) из трудного положения пошедшего на чрезмерный риск заемщика. Сделка была заключена обеими сторонами из соображений выгоды, поэтому в ее несостоятельности виновны отсутствие здравомыслия и жадность обеих сторон. Вполне вероятно, что доктор Джонсон с такой симпатией отнесся к заключенным в тюрьму должникам, поскольку сам был близок к их ситуации.
Нередко семья английского должника переезжала в тюрьму вслед за ним, и жена и дети должны были работать, чтобы заплатить за жилье и питание. Это очень похоже на свод законов Хаммурапи, которому уже четыре тысячи лет и согласно которому должник мог продать свою жену и детей в оплату долга. Это напоминает и использование подневольного детского труда в Индии сегодня, причем таких детей, по данным одной из правозащитных организаций, насчитывается около пятнадцати миллионов. Они выполняют тяжелую работу в течение продолжительного рабочего дня, чтобы вернуть долги своих родителей, которые по-другому эти долги заплатить не могут. Но в Англии XIX века такая «семейная каторга» не называлась рабством, под которым подразумевалось только полное владение человеком. Тем не менее дети, отрабатывавшие долги, были так же несвободны, как и рабы.
Отец Чарльза Диккенса угодил в долговую тюрьму Маршалси, и двенадцатилетний Чарльз вынужден был бросить школу и пойти работать на гуталиновую фабрику. Воспоминания об этом омрачали всю последующую жизнь писателя и долго преследовали его во сне. Беспечные прожигатели жизни, милые банкроты, хапуги-неудачники и отчаявшиеся узники долговых тюрем встречаются повсеместно в произведениях Диккенса, а натура Скруджа проступает из самого Диккенса — он щедр во многих отношениях, но прижимист, когда речь идет о деньгах, поскольку всегда боялся разделить судьбу своего неосмотрительного отца.