История доступа

Прозвучали приличествующие случаю речи — все по сценарию, предписанному ритуалом. Главный судья, служивший голосом государственной власти, обратился к черному камню с мольбой о принятии жертвы: «Ради урожая, солнечного света, рыночной торговли, рыбного улова, ради процветания страны, столицы и провинций, прими жертву, великий камень».

Потом король, до сих пор стоявший в стороне, выступил вперед. Прошел, осторожно ступая, по узкой кладке, ведущей к громаде камня у северной стены. За ним, ступая след в след, прошли два гвардейца.

Король остановился перед камнем. Гвардейцы одновременно шагнули к нему и сняли с плеч черный плащ. Король остался в белой рубашке — левый рукав застегнут у запястья, правый подвернут до локтя. Янина со своего места увидела голую жилистую руку, испещренную тонкими шрамами, как зарубками на стволе.

Король поднял обе руки, что-то неслышно сказал и полоснул себя ножом, невесть откуда взявшимся. Янина обязательно содрогнулась бы, если бы не выполняла в эту минуту работу принцессы — человека, идеально владеющего собой.

Черный камень не изменился. Кровь, упав на его поверхность, перестала быть видимой. Король стоял, глядя на алтарь с бесстрастием, в котором Янине померещилось презрение и даже толика отвращения.

Потом камень засветился. Янина увидела отблески зеленого огня на лице короля, и на мокром лбу, и на зубцах короны. Из книг она знала, что за надпись проступила сейчас на алтаре: «Доступ подтвержден».

— Доступ подтвержден, — провозгласил король.

И придворные, чиновники, приглашенные землевладельцы радостно закричали и обнялись. Под сводами зала раздались аплодисменты — все знали, что камень подтвердит доступ, но всякий раз — в последнюю минуту — испытывали что-то вроде священного страха: а вдруг? Что, если пророчество о конце света когда-нибудь сбудется?

Гвардейцы набросили плащ на плечи королю.

Янина сидела, не шевелясь, на своем месте, пока слуга с поклоном не сообщил ей, что пора идти.

х х х

Воспитатель принца носил малиновый халат, потому что принц любил его в этом домашнем виде. Принц успокаивался при виде халата. Халат означал, что все идет по-прежнему. Горький опыт научил принца, что, если все кругом одеваются в официальные или праздничные, блестящие, звякающие, струящиеся шлейфами наряды, — впереди испытание. Любая церемония перед лицом толпы была для принца пыткой.

Воспитатель постучался в дверь отдельной спальни Янины на другой день после жертвоприношения. Морщины на его старом лице, похожем на скомканную бумажку, залегли глубже и потемнели.

— Принцесса, — начал он сразу после приветствия, — я очень благодарен вам… за жалость к моему бедному мальчику. Вы жалеете его, я вижу. Никто, кроме меня и вас, его не жалеет.

Янина знала, что это правда.

— Но он, — воспитатель прерывисто вздохнул, — не оставит вас надолго в покое. Вчера он расспрашивал старуху…

Старухой воспитатель звал служанку, бойкую и вовсе не старую, приставленную к Янине в качестве личной няньки, поверенной и шпиона-соглядатая. «Старуху» звали Мышка, это было, конечно, прозвище, а о настоящем имени Янина не спрашивала.

— Она донесла ему, что у вас с принцем ничего не было. Вы два месяца замужем. Он снова стал… ну, вы понимаете.

Янина опустила голову.

— Он говорил ужасные вещи. Я надеюсь, он только… говорил. Но может статься, он сделает… Принцесса, послушайте меня. Еще не поздно. Давайте поступим, как я с самого начала предлагал…

В первые же дни после свадьбы воспитатель научил Янину, как завоевать сердце принца. Надо было приходить ежедневно, в одно и то же время, к нему в комнату и приносить ванильное мороженое. Перед ванильным мороженым принц благоговел. Он съедал содержимое стаканчика за несколько минут, лицо его и руки покрывались белой жижей, а глаза ненадолго делались счастливыми.

Янина принесла мороженое дважды. Вид принца, пожирающего липкую сладость, был ей отвратителен. На третий раз отказалась:

— Он не животное. Я не могу приручать его, как приручают зверей.

— А людей, по-вашему, как приручают? — попытался доказать свое воспитатель.

Не доказал.

Янина ежедневно приходила к принцу — заставляла себя приходить — и вела с ним длинные ласковые разговоры. Она улыбалась, гладила его вечно холодную мягкую руку, заглядывала в мутноватые голубые глаза. Но принц не отвечал на ласки — он больше не боялся Янины, она досаждала ему. Он вырывал руку, удалялся в угол, бормотал: «Уйди!»

С каждой неделей она навещала его все реже. «Если он не хочет меня видеть,— думала она, — может быть, следует сделать в наших свиданиях перерыв».

«А потом, — думала она, — может быть, все само образуется. Доживем до дня жертвоприношения, а там…»

Теперь воспитатель напугал ее и огорчил. Он ушел, волоча по коврам длинные полы халата, а Янина подошла к окну и подняла глаза на закатное небо. Облака на оранжевом фоне казались перьями, перья сложились в одинокое большое крыло.