История Древнего мира. От истоков Цивилизации до падения Рима

Каждый раз, когда историк вынужден делать слишком общие утверждения о «поведении человечества», он оставляет родную землю и говорит на иностранном языке – обычно с полным отсутствием плавности и изящества. Такой вид обезличенной истории (тяжелый, с пассивными глаголами) оглупляюще скучен. Хуже того – он не точен. Плодородная излучина не держит монопольного права на возделывание земли; по всей Азии и Европе мелкие группки начали сажать зерно, когда климат потеплел, и в любом случае посадки в плодородной излучине чаще всего оказывались досадными затратами впустую.

Антропологи могут рассуждать о поведении человека; археологи – о видах поселений; философы и теологи – о мотивациях «человечества» как неделимой массы. Но задача историка другая: рассмотреть жизнь отдельного человека, что добавляет свежести и одушевленности абстрактным утверждениям о поведении людей вообще.

Нелегко быть мелким царьком на древнем Ближнем Востоке. Зимри-Лим проводит половину своего времени, сражаясь с царьками других городов, а вторую половину – пытагороде Мари, когда ее муж отправляется на очередную войну. Она пишет ему в разгар средиземноморского лета: «Обязательно заботься о себе, когда находишься под солнцем!.. Надевай свободную одежду и плащ, который я сшила тебе!.. Мое сердце сильно тревожится: пиши и сообщай, в безопасности ли ты!» И Зимри-Лим отвечает: «Враг не запугал меня своим оружием. Все хорошо. Пусть твое сердце больше не беспокоится».² В тысячах клинообразных табличек, найденных в земле на берегах Евфрата, Зимри-Лим проявляется и как типичный царь Средиземноморского региона, и как отдельная личность – многоженец, испытывающий проблемы с детьми.

Поэтому вместо того, чтобы начинать с пещерных рисунков или анонимных групп кочевников, бродящих по равнинам, я начинаю эту историю в той точке, где живет отдельный человек, а из неразличимых толп предыстории дондосятся отдельные человеческие голоса. Вы найдете в последующих главах немного предыстории, заимствованной у археологии и антропологии (и вместе с нею неизбежно использованные обезличенные голоса). Но там, где появляется эта предыстория, она служит только для характеристики тех персонажей, которые ждут за кулисами.

Я аккуратно использую эпические предания и мифы из этой предыстории. Первые персоналии, которые появляются на поверхности древней истории, кажутся частично людьми, частично божествами – древние короли правили тысячи лет, а первые герои вознеслись на небеса на крыльях орла. С XVIII века (как минимум) западные историки стали подозрительно относиться к таким преданиям. Я воспитывалась в университетской системе, где наука считается практически непогрешимой, и историки тоже часто пытаются поставить себя в положение ученых – изыскивая холодные непререкаемые факты и отметая любой исторический материал, который кажется отступающим от реальности Ньютоновой Вселенной. В конце концов, любой документ, начинающийся так, как начинается шумерский «Царский список» – «Королевская власть спустилась с небес» – не может с доверием считаться историческим. Много надежнее полагаться на науку археологию и реконструировать самые ранние дни Шумера и Египта, а также поселений долины Инда по материальным физическим свидетельствам.

Но для историка, который озадачил себя вопросом, почему и как ведет себя человечество, черепки и фундаменты домов представляют собой не великую ценность. Они не открывают окна в душу. С другой стороны, эпические повествования показывают страхи и надежды людей, которые излагают их, и это зерно объяснения их поведения. Миф, как говорит историк Джон Кей – это «дым истории». Вы можете долго раздувать костер, прежде чем увидите пламя; но когда вы видите дым, самое мудрое – не делать вид, что его там нет.

В любом случае следует помнить, что все исследователи древних времен сильно зависят от предположений. Предположение, подкрепленное физическими свидетельствами, не более надежно, чем предположение, подкрепленное рассказами, которые решили сохранить люди, чтобы передать их своим детям. Каждый историк, выстраивая картину прошлого, делает выбор между свидетельствами и отбрасывает те, что кажутся ему не относящимися к делу. Свидетельства, даваемые древними легендами, не менее важны, чем свидетельства, оставленные купцами на торговых путях. И те, и другие нужно собирать, просеивать, оценивать и использовать. Сосредоточенность на физических свидетельствах и исключение мифов и преданий служит формированию нашей веры, что человеческое поведение определяется лишь тем, что мы можем увидеть, потрогать, понюхать и взвесить; эта сосредоточенность вызвана механистическим взглядом на человеческую природу и слепой верой в методы науки при объяснении тайн поведения человека.