Затем Каракалла начал чистку среди тех, кто мог возмутиться убийством Геты.
Потом он объявил новый закон: все свободные люди в империи становились римскими гражданами.
Триста лет тому назад Рим начинал войну в ответ лишь на требование кого-нибудь из италийских городов дать ему римское гражданство. Теперь закон прошел без долгих дебатов и обсуждений, без всякого общественного протеста.
С одной стороны, присвоение римского гражданства всем жителям империи стало большим достижением: Рим больше не был республикой, поэтому быть римлянином больше не обозначало получение права голоса (бывшее главной причиной конфликта, вызвавшего Союзническую войну). Но с другой стороны, римское гражданство отнюдь не было бессмысленным. Адрианов вал и превращение зависимых царств (имевших некоторую долю автономии и собственную национальную идентичность) в жестко контролируемые провинции вели людей внутри римских границ к одному неизбежному финалу. Им не могли позволить оставаться набором стран «под римским управлением», подобно кускам мрамора в стеклянной банке; при необходимости выбора их лояльность всегда оставалась на стороне национальной идентичности, и как только кризис разбивал банку, мраморные кусочки рассыпались. Необходимо было уйти от прошлого и создать новую идентичность. Этих людей требовалось сделать римлянами.
Но быть римлянином больше не означало иметь голос в национальных делах. Это больше не означало, что город Рим был вашим местом рождения – империя распространилась на так много земель, что сотни тысяч римских граждан на деле некогда не бывали в городе, который теперь предлагал им свое имя. Это не означало, что вы знаете римский способ потреблять пищу, любите поэзию Сенеки или хотя бы говорите на латинском языке.
В руках Каракаллы римская идентичность означала три момента. Во-первых, как заметил Эпиктет несколькими десятилетиями ранее, она подразумевала послушание императору. Это означало, что, как все римские граждане, вы имеете определенные права: если вас приговаривали к смерти за преступление, вы могли апеллировать к Риму (конечно, если вам не случилось попасть в чистку), ваш брак и другие контракты могли считаться легальными в римских судах, вашим детям гарантировалось получение наследства по вашему завещанию. И все это означало, что вы должны платить налоги. А Каракалла оказался на мели. Его подарки, необходимые для укрепления власти, опустошили казну, и ему требовалось как можно большее количество граждан, чтобы собирать с них деньги для пополнения казны.
Короче, римское гражданство было компромиссом. В обмен на защиту со стороны римского закона свободный человек внутри римских границ платил деньги. Это было не такой уж невыгодной сделкой (во всяком случае, пока налоги еще не начали кусаться) – но потенциально грозило проблемами. Гражданство уже не подразумевало ничего похожего на призыв Перикла к афинянам с просьбой предать себя идее Афин, или на убеждение иудеев, что их господь обещал потомкам Авраама собственную землю. А ведь именно это были идеи, которые связывали людей в единое целое.
В 212 году, тогда же, когда Каракалла объявил о новом гражданстве, некий вассал парфянского царя по имени Ардашир аккуратно проводил мелкие кампании против других вассальных государств вокруг себя. Собственное царство Ардашира находилось в Парсе – парфянской провинции, где все еще жили парфяне; его столицей был Гур, и его семья была одним из последних осколков старой персидской империи. Более поздние предания говорят, что он был дальним потомком самого Дария, но правда ли это – установить уже нельзя.20
Тихо, постепенно, чтобы не насторожить далекого парфянского царя, он уговаривал или запугивал ближних вассальных царей переменить свою верность парфянскому царю на верность ему.
Вероятно, Ардашира не замечали так долго потому, что парфянский царь Артабан V был вынужден распутывать собственные неприятности. Один из его родственников стал претендовать на корону; после ужасной гражданской войны он смог занять Ктесифон и взять под контроль нижнюю часть месопотамской долины. Артабан был вынужден оставить собственную столицу и устроился не слишком удобным лагерем западнее нее, в северной части равнины между Тигром и Евфратом. Он не обращал особого внимания на то, что происходило восточнее Ктесифона.