История Древнего мира. От истоков цивилизации до первых империй

Но захваченный передовой пост оказался подсадной уткой. Муваталли находился как раз позади Кадеша с сорока восемью тысячами солдат хеттов и наемников, собранных как раз для этого случая. Почти три тысячи солдат находились на колесницах, каждая из которых имела возницу, лучника и щитоносца, чтобы защищать лучника во время стрельбы{320}. Пока армия Рамзеса разворачивалась у Кадеша, а первая дивизия разбивала осадный лагерь к западу от города, войско Муваталли выкатилось вперед, как сметающий все на своем пути ураган. Хетты обошли дивизию Амон с тыла и ударили по второй дивизии, Ра, отрезав под Кадешем самого Рамзеса II с пятью тысячами солдат дивизии Амон от оставшихся позади двух дивизий{321}. Почти семьдесят тысяч человек схлестнулись у стен Кадеша.

Возглавляемый Рамзесом авангард египтян был гораздо слабее противника, и его вместе с фараоном ждала незавидная судьба. Но неожиданно хетты столкнулись с проблемой. Дивизия Амон развернулась на относительно небольшом пятачке, пригодном для маневрирования, и когда колесницы атаковали ее, они стали мешать друг другу, потеряли строй и начали сбиваться в кучи{322}. Пехота хеттов по численности многократно превосходила египтян, но к Рамзесу II вовремя подошла помощь. Судя по всему, он заранее послал часть армии морем – вероятно, на случай, если его силы вдруг попадут в трудное положение на суше{323}. Свежие резервы подошли к полю боя с севера – как раз в тот момент, когда дивизия Птах атаковала противника с юга. Такое сражение на два фронта, похоже, привело хеттов в замешательство; их армия, в значительной мере состоявшая из наемников, оказалась менее дисциплинированной, чем менее многочисленные, но сплоченные и организованные египетские войска. Муваталли имел людей в резерве – но отвел их, возможно, подозревая, что у египтян на подходе еще есть подкрепление. Когда темнота спустилась на поле боя, хетты отступили, чтобы перегруппироваться.

На заре сражение началось снова. Но теперь элемент неожиданности был упущен, и опыт египетских солдат дал свой результат. Битва зашла в тупик, и Муваталли предложил перемирие. Рамзес II отклонил предложенный мир – но, по-видимому, согласился уйти домой с пленными и добычей, оставив Кадеш в руках хеттов. Когда он вернулся в Египет, то объявил там о своей победе.

Если эта победа и не стала оглушительным триумфом, она превратилась в таковой несколько позже, когда Рамзес II, приукрашивая рассказы о сражении, приказал вырезать на стенах египетских храмов посвященные ей рельефы (их сохранилось не менее девяти), со множеством детальнейших изображений египтян, убивающих хеттов. Изложение рассказа об этой битве стало школьным упражнением для выработки почерка у детей, как и победы Цезаря над галлами веками позже{324}. Битва при Кадеше, хотя реально и окончилась вничью, стала символом египетской военной мощи.

Это показывает, насколько далеко ушел Египет от былого могущества. Государство все еще оставалось мощным – но оно стало империей, мировое лидерство которой зависело от репутации не меньше, чем от реальной силы. Если бы египетская армия в действительности оставалась такой непобедимой, какой ее изобразили на рельефах Рамзеса II, он не отступил бы домой, оставив Кадеш в руках хеттов. Вместо этого Рамзес посвятил свою деятельность символам превосходства; он строил на безопасных территориях своих земель больше храмов, статуй и монументов, чем любой другой фараон до него. Так уж сложилось, что Рамзес II приобрел репутацию одного из величайших фараонов в египетской истории – хотя на деле он потерял часть северных владений, приобретенных Тутмосом III двести лет тому назад.

На севере другая великая империя испытывала свои трудности. К этому моменту хетты, похоже, заключили договор с царями Вавилона далеко на юге – по крайней мере, мы можем предположить это, так как Муваталли именно в Вавилон посылал гонцов за врачом, чтобы тот приехал и помог ему в какой-то личной медицинской проблеме. Сохранилось письмо, написанное братом Муваталли после смерти царя, отвечающее на запрос Вавилона о докторе, возвращения которого ждали при вавилонском дворе. «Он женился на моей родственнице и решил поселиться тут, – примерно так говорит письмо, – поэтому перестаньте обвинять меня, будто я держу его в тюрьме; какая мне польза от арестованного доктора?»{325}

Отношения между хеттами и ассирийцами были менее дружественными. Новый царь Ашшура Адад-нирари упорно пробивался на север через территории, на которых после ухода Митанни царил хаос, и объявлял их своими владениями. Он также провел минимум одну пограничную войну с Вавилоном на юге, во время которой Ассирия смогла захватить порядочную часть северной вавилонской территории. Победы были настолько впечатляющими для Адад-нирари, что он, обратившись к освященной веками ассирийской традиции, назвал себя Царем Мира: