История Древнего мира, том 2

Стихи Феогнида показывают, что процесс имущественного расслоения общины затрагивал не только крестьянство, но и знать. Многие аристократы, обуреваемые жаждой наживы, вкладывали свое состояние в различные торговые предприятия и спекуляции, но, не имея достаточной практической сметки, разорялись, уступая место более цепким и изворотливым выходцам из низов, которые благодаря своему богатству подымаются теперь на самую вершину социальной лестницы. Эти «выскочки» вызывают в душе поэта-аристократа дикую злобу и ненависть. В мечтах он видит народ возвращенным в его прежнее, полурабское состояние:

Твердой ногой наступи на грудь суемыслящей черни,
Бей ее медным бодцом, шею пригни под ярмо!..
Нет под всевидящим солнцем, нет в мире широком народа,
Чтоб добровольно терпел крепкие вожжи господ...

(Перевод Л. Пиотровского.)

Действительность, однако, разбивает эти иллюзии глашатая аристократической реакции. Возвращение вспять уже невозможно, и поэт это сознает.

Стихи Феогнида запечатлели разгар классовой борьбы, тот момент, когда взаимная вражда и ненависть борющихся партий достигли своей высшей точки. Мощное демократическое движение охватило в это время города Северного Пелопоннеса, в том числе и родной город Феогнида Мегару, также Аттику, островные полисы Эгейского моря, ионийские города Малой Азии и даже отдаленные западные колонии Италии и Сицилии.

Повсюду демократы выдвигают одни и те же лозунги: «Передел земли и отмена долгов», «Равенство всех граждан полиса перед законом») (исономия), «Передача власти народу» (демократия). Это демократическое движение было неоднородно по своему социальному составу. В нем принимали участие и богатые купцы из простонародья, и зажиточные крестьяне, и ремесленники, и обездоленные массы сельской и городской бедноты. Если первые добивались прежде всего политического равенства со старинной знатью, то последних гораздо больше привлекала идея всеобщего имущественного равенства, что означало в тогдашних условиях возвращение назад, к традициям общинного родового строя, к регулярным переделам земли. Во многих местах доведенные до отчаяния крестьяне пытались осуществить на практике патриархальную утопию Гесиода и вернуть человечество обратно в «золотой век». Воодушевленные этой идеей, они захватывали имущество богачей и знати и делили его между собой, сбрасывали со своих полей ненавистные закладные столбы [18], сжигали долговые книги ростовщиков. Защищая свою собственность, богачи все чаще пускают в ход террор и насилие, и таким образом накапливавшаяся веками классовая вражда перерастает в настоящую гражданскую войну. Восстания и государственные перевороты, сопровождавшиеся зверскими убийствами, массовыми изгнаниями и конфискациями имущества побежденных, становятся в это время обычным явлением в жизни греческих городов-государств. Феогнид в одной из своих элегий обращается к читателю с предупреждением:

Пусть еще в полной пока тишине наш покоится город, — Верь мне, недолго она в городе может царить. Где нехорошие люди к тому начинают стремиться, Чтоб из народных страстей пользу себе извлекать. Ибо отсюда — восстанья, гражданские войны, убийства, Также монархи,— от них обереги нас, судьба!

Упоминание о монархах в последней строке — весьма симптоматично:

во многих греческих государствах длившийся иногда десятилетиями социально-политический кризис разрешался установлением режима личной власти. Истощенная бесконечными внутренними смутами и распрями полисная община уже не могла противостоять притязаниям влиятельных лиц на единоличную власть, и в городе устанавливалась диктатура «сильного человека», который правил, не считаясь с законом и с традиционными учреждениями: советом, народным собранием и т. д. Таких узурпаторов греки называли тиранами (Само это слово заимствовано греками из лидийского языка и первоначально не имело бранного значения.), противопоставляя их древним царям — басилеям, правившим на основании наследственного права или всенародного избрания.