Глубокие экономические и социальные потрясения в эпоху поздней империи (III — IV вв.) приводили к серьезным изменениям и в общественной жизни страны.. Одни предаются скептицизму, как Лукиан; другие, разочаровавшись в силе разума, ищут разрешения томящих их вопросов в сверхъестественных, сверхчувственных силах, в каком-то высшем «познании» — гносис, почему их и называют гностиками. Такому направлению много способствовало влияние восточных учений, которое стало быстро распространяться вслед за покорением Востока и наплывом восточных торговцев и рабов. В философии возобладали мистические направления. Среди них особенно важно было возрождение в обновленном виде школ Пифагора и Платона — неопифагорейства и неоплатонизма. Экстатические культы восточных религий Исиды, Осириса, фригийской Матери — Кибелы, иранского Митры — «непобедимого Солнца» и других находят при этих условиях широкий доступ даже в Рим. Вместе с общей неустойчивостью стала расти вера в пришествие какого-то «мессии», который должен принести обновление всему миру. «Это было время, — говорит Энгельс, — когда даже в Риме и Греции, а еще гораздо более в Малой Азии, Сирии и Египте абсолютно некритическая смесь грубейших суеверий самых различных народов безоговорочно принимались на веру и дополнялась благочестивым обманом и прямым шарлатанством; время, когда первостепенную роль играли чудеса, экстазы, видения, заклинания духов, прорицания будущего, алхимия, кабала и прочая мистическая колдовская чепуха»[252]
. При таких условиях подготовилась почва, благоприятная для распространения христианства.Школа пифагорейцев при данных условиях получает уже до некоторой степени религиозное значение. Она ставит божество выше разума. Усвоив учение Платона об идеях, неопифагорейцы отождествили с ними числа Пифагора, причем единицу признали высшей идеей, действующей причиной и божеством. Большое значение они стали придавать вере в демонов, чистоте жизни, а задачу человека видели в освобождении души от оков тела и чувственности. Пророком этого учения считался Аполлоний
Тианский (Тиана — город в Каппадокии, в Малой Азии), биографией которого занимался Филострат (см. с. 439). Аполлонию приписывались сочинения: «О жертве», «Жизнеописание Пифагора» и многочисленные «Послания». Правда, некоторые ученые высказывали мысль, что все сообщения об Аполлонии есть выдумки языческих кругов, которые в его лице хотели противопоставить растущему влиянию христианства пророка старой религии. Личности Аполлония Тианского посвятил свою юншескую работу Д. И. Писарев.Неопифагорейство во многом восприняло учение Платона и поэтому естественно в дальнейшем слилось с обновленным платонизмом. Наиболее яркое выражение получил неоплатонизм в трудах Плотина из Никополя в Египте (204 — 270 гг.). О жизни его известно из сочинения его ученика Порфирия. Главное произведение Плотина, записанное с его слов тем же Порфирием, называется «Эннеады», т. е. «девятки». Это — сборник в шести частях, в котором статьи расположены девятками. Учение о нравственности, о мире и его управлении, о душе, о разуме, о красоте и т. д. — вот каково содержание этого сочинения. Все основные учения идеалистических школ слились тут в одно целое. Вся система его исходит из идеи божества, безграничного и бесконечного, единого и стоящего над миром. Лучшее применение разума — это соединение с богом, который не имеет никакой внешней формы, непостижим чувствами и весь есть мысль. Чувственный мир заключается в материи, которая есть лишь тень и возможность бытия. Материя по существу своему есть зло, от которого надо избавиться. В основе этого учения лежит стремление освободить дух от власти тела и земли. «Плотин словно стыдится, — говорит про него его ученик Порфирий, — что заключен в телесную оболочку». Соответственно этому Плотин проповедует мистицизм и аскетизм. Он требует от человека постоянного нравственного очищения. Конечный вывод его тот, что божество постигается не разумом, а сердцем или верой. Гадания, заклинания, магия получают у него философское обоснование. В противоположность современникам, уделявшим много внимания форме, Плотин, всецело занятый своими идеями, не придавал значения форме и писал без всякого искусства. Это учение с его отрицанием плоти есть выражение крайней реакции и знаменует полный тупик и конец античного миросозерцания, предвестие средневековой схоластики.