Многое в этих известиях может быть вымышлено и преувеличено; но достоверно то, что Демосфен употребил невероятный труд, чтобы сделаться великим оратором. Горький опыт при первом появлении его в народном собрании заставил его прибегнуть к этим отчаянным усилиям. Когда он в первый раз осмелился говорить перед народом по поводу общественных дел, он был принужден сойти с ораторской трибуны, оглушенный неодобрительным шумом и шиканьем. Уже хотел он отказаться от своего предприятия, как однажды, когда, упав духом, смущенный, он бродил в Пирее, встретился с ним человек почтенных лет, Эвном, из Фрии; старец начал упрекать его за уныние и неуверенность в себе, сказал ему, что в нем есть что-то перикловское, что ему необходимо усвоить себе внешние достоинства оратора и снова мужественно выступить перед народом. Это поощрение подвигнуло Демосфена на новый опыт, но и во второй раз испытал он неудачу. Пораженный, с закрытым лицом, спешил он домой, чтобы скрыть от всех стыд свой. Один из его знакомых, актер Сатир, последовал за ним. Демосфен горько жаловался на прихотливое настроение публики, сетовал на то, что он, который трудился более всех других ораторов и посвятил искусству всю юношескую силу своего духа, не находит ни в ком сочувствия, между тем как пьяные моряки (как, например, Димад) и грубые лентяи удостаиваются всеобщего внимания. «Это правда, Демосфен, — отвечал ему Сатир, но я, может быть, устраню причину твоей неудачи, если ты мне прочтешь одно место из Софокла или Еврипида». Демосфен исполнил его требование; тогда Сатир повторил то же самое место с таким выражением, с такою живостью в телодвижениях и взгляде, что Демосфену показалось, будто он слышит совершенно другие стихи.
Демосфен пожал прекраснейшие плоды от своего постоянства и трудолюбия: он сделался величайшим оратором древности, имел удивительное влияние на умы своих сограждан и могуществом речей своих делал более, чем флоты и армии. Но эта сила красноречия имела своим основанием не одно только ораторское искусство его. Чтобы слово имело силу, нужно, чтобы оно исходило от благородной личности, высоконравственного характера. Эти-то качества и придали вес влиянию Демосфена, они-то и поставили его выше всех ораторов и государственных мужей того времени. Не гоняясь за собственной выгодой и славой, не хлопоча о благоволении или неодобрении своих слушателей, высказывал он с решительностью и мужественною свободою духа то, что казалось ему справедливым, благородным и славным. Отечество было в его глазах выше всего. Благородный и высокого образа мыслей, он с силою нравственного убеждения восстал против легкомыслия, индифферентизма и испорченности своих сограждан, направлял их к труду и деятельности, возбуждал их к великодушным подвигам, указывая им на славу великих предков и всегда напоминая им, что государство должно стремиться не к достижению приятнейшего, легчайшего и выгоднейшего, но, с пожертвованием преходящими благами, к торжеству чести и добродетели. Он вполне сознавал свое высокое, серьезное призвание, и в летах зрелого мужества трудился для общественной пользы с той же добросовестностью и любовью, как в лучшие годы своей юности. В то время как другие демогоги проводили ночи на пирах и попойках, он с трезвым духом просиживал ночи при свете своей лампады и думал о том, что намерен был на другой день предложить в народном собрании. Враги его смеялись над ним по этому поводу и называли его водопийцей. «Твои речи пахнут светильнею ночной лампады», — говорил ему некто Пиеей. «Во всяком случае, — возражал Демосфен, — лампада не может рассказать обо мне того, что могла бы рассказать про тебя». Он никогда не говорил перед народом без приготовления, следуя внушению минуты, но поставлял себе за долг тщательно взвешивать истину и все полезное отечеству и выступать перед народом не иначе, как вооружившись правильными доводами и основаниями.