Белые рабовладельцы не поощряли самодеятельное музыкальное творчество рабов, но понимали, что если «живому товару» не давать хотя бы глотка свежего воздуха, он может погибнуть или восстать. В 1817 г. новоорлеанским рабам разрешили один раз в неделю, по воскресеньям, собираться на Конго-Сквере, петь и танцевать. Белые новоорлеанцы иногда приходили туда посмотреть, как под звуки барабанов поют и танцуют чернокожие американцы. В творчестве афроамериканцев-невольников прослеживались черты их национальных культур. Заразительные ритмы карибских напевов слышались в музыке рабов, привезенных с островов Вест-Индии. Рабочие песни хлопковых плантаций, рисовых и табачных полей исполняли рабы, которых привезли из глубинки американского Юга, а рабы из северной части Америки распевали спиричуэлы с респорной формой, характерной для проповедей баптистских церквей.
В Новом Орлеане, вопреки «Черному кодексу» (1724), запрещавшему смешанные браки между белыми и цветными, постепенно произошло национальное и расовое смешение. В городе проживало сообщество свободных людей, которые называли себя
Во второй половине XIX в. в Новом Орлеане горожане всех цветов кожи обожали слушать многочисленные полусимфонические оркестры и оркестры для игры на открытом воздухе. Особой популярностью пользовались маршевые духовые оркестры. А поводов на улицах Нового Орлеана было в избытке: свадьбы, похороны, церковные праздники. И каждую весну — Марди Грас (т.е. «жирный Вторник»), веселый праздник, который проводился перед Великим постом как грандиозный разноцветный карнавал с парадами, демонстрациями, пикниками, концертами. Все это действо сопровождалось музыкой маршевых духовых оркестров.
Кларенс Уильямс
(1898—1965), пианист, певец, композитор, нотный издатель вспоминал: «Да, Новый Орлеан был всегда очень музыкальным городом. Во время больших праздников Марди Грас и на Рождество все дома были открыты, и повсюду танцевали. Для вас был открыт каждый дом, и вы могли войти в любую дверь, поесть, выпить и присоединиться к тамошней компании»[7].Уже в XVIII в. в Новом Орлеане возникли монастыри орденов капуцинов и иезуитов. Римско-католическая церковь создала условия для некоторого сближения рас, постепенного взаимопроникновения их культурных традиций. Город, отличавшийся этническим разнообразием, был в некотором смысле романтическим и музыкальным городом. Жизнь была здесь открытая, как часто бывает в южных городах. В одном квартале по соседству могли жить самые разные люди, со своими привычками и национальными особенностями. Музыка для жителей города была окружающей средой, сопровождавшей все события, всю жизнь, представляя собой сплав итальянской, французской, испанской, английской и африканской музыкальных культур.
Не обходился город и без другой новоорлеанской традиции — азарта и порока. Шулеры и любители продажной любви, обитавшие в Сторивилле, способствовали процветанию игорных и публичных домов, рассчитанных на любой вкус и кошелек. Круглосуточно работали кабаре, салуны, танцевальные залы, баррелхаусы и «хонки-тонкс» — небольшие кабачки и трактиры. Клиентами таких увеселительных заведений низкого пошиба и сомнительной репутации были, в основном, бедные афроамериканцы, деклассированные элементы и прочая разношерстная публика. И в каждом заведении звучала музыка.
А рядом — исступленная набожность и культ вуду с его ритуалами: почитанием духов предков, жертвоприношениями, «порошком зомби», магией и обрядовыми танцами, привезенными чернокожими рабами с Гаити. Ритуальные танцы вуду исполнялись на легендарном Конго-Сквере и перед городскими воротами вплоть до 1900 г. Новый Орлеан можно было считать центром колдовства и магии. Здесь проживала во второй половине XIX в. и самая знаменитая королева вуду — Мари Лаво. И все это было перемешано в таком многослойном городе, где люди вынуждены были понимать друг друга и взаимодействовать друг с другом, если они соседи.