История елочной игрушки, или как наряжали советскую елку

Большую часть времени елочные игрушки действительно остаются невостребованными, но этот факт отнюдь не снижает их ценности, как символической, так и материальной. Елочная игрушка – это, конечно же, вещь, находящаяся «на обочине» потребления, вещь «маргинальная» (Жан Бодрийяр), однако ее маргинальность отнюдь не сводится к ее «внефункциональности» или простой «декоративности». Выполняя «системную функцию знака», елочная игрушка маркирует праздничное досуговое пространство и представляет собой важнейший носитель информации. Как и каждая маргинальная вещь, следуя тому же Жану Бодрийяру, елочная игрушка «будто противоречит требованиям функциональной исчислимости, соответствуя желаниям иного порядка – выражать в себе свидетельство, память, ностальгию, бегство от действительности»10.

Оказавшись в сказочном, мифологичном елочном пространстве, любая вещь превращается в «волшебный предмет» и может быть в какой-то степени соотнесена с типологией волшебных предметов, представленной в известном исследовании Владимира Проппа «Исторические корни волшебной сказки»11. Будучи глубоко мифологичной, она апеллирует к миру-мифу, но миру-мифу, тесно связанному, соотнесенному с действительностью и, по существу, этой самой действительностью определяемому12. Ведь, по словам Чарльза Диккенса, именно по веткам рождественской елки «мы карабкаемся к действительной жизни»13. Поэтому елочная игрушка являет собой не столько «сказку», сколько образец почти автоматической – сознательной или бессознательной – фиксации реальности художественными средствами, пример «запечатления» нормативных и нормализующих установок власти в художественной форме14. Материальное и духовное (идеологическое) здесь «взаимно отождествляются», «переплетаются», «рождая новое, художественное единство», «не уничтожая, но уравновешивая друг друга»15. Находясь на елке, которая является основным, центрирующим началом всего рождественского/новогоднего ритуала, елочная игрушка выполняет важную культурно-конструирующую функцию, разъясняя и «проговаривая» его содержание и приобщая к нему таким образом участников праздничного действа.

Маргинальность русской/советской елочной игрушки дополняется такими присущими ей на различных этапах ее существования свойствами, как экзотичность (когда первые елочные игрушки ввозились в Россию из-за границы), уникальность (когда они производились мастерами-искусниками по индивидуальному заказу или изготовлялись самими будущими потребителями), фольклорность (когда елочной игрушке специально придавались стереотипно «русские» черты или она облекалась в заведомо «русские» предметные формы – кокошник Снегурочки, валенки на «игрушечных» детях, шуба Деда Мороза, русские богатыри в кольчугах, самовары, характерная орнаментальная роспись и пр.), старинность (особенно сегодня, когда коллекционирование елочной игрушки превратилось в повальное увлечение и настоящую моду). Все это повышает статус елочных игрушек в системе вещей, обеспечивая им высокую степень ценности и сохранности и превращая их в объекты особого почитания и специального хранения. Редко они валяются в ящиках стола или комода, брошенные небрежно, кое-как. Нет, они заботливо хранятся в специальных коробках, тщательно обернутые, переложенные ватой, а иногда и четко систематизированные и скрупулезно описанные, например, в частных или музейных коллекциях.

Хотя елка (и, соответственно, ее атрибуты) находятся в ситуации «детско-взрослого» культурного пограничья и входят в пространство общей, детско-взрослой праздничной повседневности, и в дореволюционной, и в советской России она традиционно рассматривалась в первую очередь как детский праздник. В «Толковом словаре живого великорусского языка» Владимира Даля (1863–1866) при толковании слова «ель» значилось: «Переняв, через Питер, от немцев обычай готовить детям (курсив мой. – А. С.) к Рождеству разукрашенную, освещенную елку, мы зовем так иногда и самый день елки, сочельник»16. В православных представлениях детскость традиционно ассоциировалась со святостью, что подчеркивалось участием детей в литургии, в сакральных сюжетах Писания и иконописи, в агиографии, а главное, самим каноническим образом младенца Христа17. Праздник Рождества – праздник обновления, очищения – как нельзя лучше соотносился с образом ребенка как существа срединного, переходного между ангельским и человеческим мирами. Авангард начала ХХ века создал концепцию «эстетизированной детскости»18, куда прекрасно укладывалась и рождественская елка со всеми ее атрибутами.

Американская рождественская открытка. 1900-е гг.