История Энн Ширли. Книга 2

— А об этом ты лучше спроси миссис Боултер, — неосторожно ответила Энн. — Она в этом наверняка разбирается гораздо лучше меня.

— Ладно, — с серьезным видом кивнул Дэви. — В следующий раз спрошу.

— Дэви! — вскричала Энн, осознав свою ошибку. — Не вздумай и в самом деле это сделать!

— Но ты же сама мне сказала!

— Пора тебе идти спать, — объявила Энн, чтобы как-то выйти из затруднительного положения.

Глава вторая ОСЕННИЕ ГИРЛЯНДЫ

Следующая неделя, заполненная бесчисленными «делами-последышками», как их называла Энн, пролетела незаметно. Среди этих «последышков» были прощальные визиты, которые наносила Энн или которые наносили ей. С одними посетителями или посещаемыми она была мила и разговаривала с удовольствием; с другими — холодна и надменна. Это зависело от того, разделяли ли они надежды Энн или считали, что она «много о себе понимает» и что их долг — «щелкнуть ее по носу, чтоб не задирала».

Общество по украшению Эвонли устроило в честь отъезда Энн и Джильберта вечеринку у Джози Пайн. Этот дом выбрали потому, что он был удобный и большой, а также потому, что девицы Пайн отказались бы принимать участие в прощальной вечеринке, если бы предложение устроить ее у них в доме было отвергнуто. Вечеринка получилась очень веселой и приятной. Джози и Герти вели себя как радушные хозяйки и, вопреки обыкновению, ничем не омрачили настроение собравшихся.

— Как тебе идет новое платье, Энн! Пожалуй, тебя в нем можно назвать почти хорошенькой.

— Я рада, что ты так думаешь, — ответила Энн с серьезным лицом, но с улыбкой в глазах. У нее постепенно развивалось чувство юмора, и слова, которые обидели бы ее в четырнадцать лет, теперь только забавляли. Джози подозревала, что эта улыбка в глазах таила насмешку на ее счет, но ограничилась тем, что шепнула сестре:

— Вот увидишь — теперь Энн будет еще больше задирать нос.

На вечеринке присутствовали все «отцы»-основатели общества, полные задора и веселья юности: краснощекая Диана Барри, за которой тенью ходил Фред; Джейн Эндрюс, некрасивая, опрятная и серьезная; Руби Джиллис, сияющая красотой в кремовой шелковой блузке, с красной кисточкой герани в золотистых волосах; Джильберт Блайт и Чарли Слоун, которые оба изо всех сил старались держаться поближе к неуловимой Энн; Керри Слоун с бледным и печальным лицом: ее отец запретил Оливеру Кимбаллу и близко подходить к их дому; Зануда Сперджен Макферсон, круглое лицо и оттопыренные уши которого оставались все такими же круглыми и оттопыренными, и Билли Эндрюс, который весь вечер просидел в углу, не сводя глаз с Энн и широко улыбаясь, когда к нему кто-нибудь обращался.

Энн была растрогана подарком, который ей преподнесли члены общества — томиком пьес Шекспира, — и вообще получила от вечеринки большое удовольствие, но под конец Джильберт испортил ей настроение. Он опять сделал ту же ошибку — за ужином на освещенной луной веранде сказал ей какие-то сентиментальные слова. В отместку Энн стала ласково разговаривать с Чарли Слоуном и позволила ему проводить себя домой. Однако она вскоре осознала, что месть наносит больше всего вреда тому, кто хочет отомстить. Джильберт отправился провожать Руби Джиллис, и Энн издалека слышала их веселый смех и болтовню. А сама она умирала от скуки, слушая Чарли Слоуна, который говорил не умолкая, но ни разу не сказал ничего путного. Энн время от времени рассеянно отвечала «да» или «нет» и думала, как роскошно выглядит Руби, а Чарли при лунном свете еще более лупоглаз, и что мир не так прекрасен, как ей казалось в начале вечера.

— Я просто устала, вот и все, — сказала себе Энн, когда наконец рассталась с Чарли и оказалась у себя в комнате. И сама искренне поверила своим словам. Но на следующий вечер, увидев, как Джильберт своим быстрым упругим шагом переходит через мостик и идет к Грингейблу, у нее в сердце словно бы забил тайный ключ радости.

— У тебя усталый вид, Энн, — сказал он.

— Да, я устала, потому что весь день шила и укладывала чемоданы. Да к тому же еще в отвратительном настроении оттого, что сегодня со мной приходили попрощаться шесть женщин, и ни одна из них не упустила случая сказать что-нибудь такое, от чего померкли краски и жизнь показалась серой и унылой, как утро в ноябре.

— Вот язвы, — заметил Джильберт.