История ересей

1. В религиозном развитии средневековья катары занимают своеобразное положение. Манихейство возникло рано на почве слияния гностико-христианских мифа и догмы с восточными элементами. Вплоть до XII века оно живет собственною своею жизнью, принимая различные формы, но оставаясь верным своей природе, не изменяя своей догме и старому ритуалу первых веков христианства, развиваясь как антипод христианства. Катары — не христиане; происхождения их нельзя искать в религиозной жизни средневекового Запада, и вплоть до второй половины XII века они имеют для нее совершенно второстепенное значение. Но с этого времени картина меняется очень быстро. Очаги западного манихейства, казалось, уже потухшие, внезапно разгораются вновь и охватывают северную и среднюю Италию и юг Франции пламенем зловещего для христианства пожара. И этот неожиданный рост катаризма не может быть объяснен влияниями болгарского новоманихейства. Сила катаризма не в пришельцах с Востока, а в поддерживающем и питающем его местном населении. Только благодаря этому приспособлению своему к окружающей среде катаризм становится характерным для Запада явлением, выражающим религиозные запросы западного христианства, хотя и нехристианским. Чтобы яснее выразить свою мысль, позволю себе уподобить катаризм-манихейство потоку, ответвившемуся от христианского почти у самых истоков последнего, воспринявшего в себя другие, чуждые христианству, и продолжавшему течь по собственному своему руслу вплоть до XII века, когда оба, и он, и христианский, вновь сливаются друг с другом.

Существо догмы катаров чуждо христианству; оно не может быть выводимо из религиозного состояния западной Европы в XI–XII веках. Но успех новоманихейства позволяет предполагать, что к XII веку христианство, если не по своему учению, то по настроениям, к нему приблизилось, что какие-то процессы, совершавшиеся в христианстве, сделали католиков восприимчивыми к учению катаров. В данной связи мне и интересна собственно только эта, если можно так выразиться, симптоматическая сторона катаризма. Историк религиозной жизни XII — ХП1 вв. может до известной степени пренебречь догмою катаров, но только до известной степени: поскольку эволюция ее не отражает собой религиозного развития именно этой эпохи. Поэтому для него важно было бы сосредоточиться не на догме вообще, как делают это Шмидт, Деллингер и Токко, а на ее видах и на ее развитии. Но для целей настоящей работы такое исследование существенного значения не имеет, так как она ориентирована к религиозной жизни масс, не обладающих специфически догматическим творчеством, выливавшемся и у катаров в формы и терминологию современной им философии. Зато тем большее значение имеет вопрос: что влекло к катаризму, что позволяло и заставляло принимать катарское мирочувствование и мировоззрение в самой общей, вульгарной, доступной для большинства форме? Ответ на этот вопрос должен бросить некоторый свет и на причины феноменального успеха новоманихейства. А благодаря этому успеху, быстрому расцвету и распространению, благодаря опасности для христианства, катаризм удобен исследователю и в другом отношении. Именно он помогает оценить силу религиозных потребностей эпохи и территориальную широту их. Tак намечаются две проблемы: 1) распространение катаризма и 2) причины его успеха.

2. Первые слухи о существовании катаров в Италии доносятся из Франции и Фландрии. В 1022 году манихейская ересь была обнаружена в Орлеане, но таилась она там уже давно. Говорили, что она занесена была в Орлеан из Италии. Почти одновременно, в 1025 году, открыли катара Гундульфа, окруженного несколькими учениками, также «из пределов Италии», во Фландрии.

Так самые ранние известия о ереси катаров выводят ее из Италии, и вполне позволительно допускать ее существование там в самом начале ХI и, может быть, в конце Х веков. Во всяком случае в XI веке в Риме знали о существовании ереси в Армении и даже видели «манихеев». Это видно из того, что римляне едва не побили камнями прибывшего из Армении анахорета Симеона, приняв его за еретика[4].