Катастрофа начала восьмидесятых застала евреев России врасплох и застала их неподготовленными к духовной самозащите. Впечатления от недавней короткой «эпохи реформ» были еще свежи в их памяти. Они еще помнили первые шаги правительства Александра II в направлении полной гражданской эмансипации русского еврейства, призывы интеллигенции России к евреям сблизиться, светлые перспективы обновленной России. Скудные дары русского правительства были встречены русским еврейством с порывом благодарности и преданности, граничащим с лакейством. Интеллектуальные молодые евреи и еврейки, прошедшие русские народные школы, предпринимали неистовые усилия не только к объединению, но и к полному культурному слиянию с русским народом. Лозунгами дня стали ассимиляция и русификация. Литературные идеалы молодой России стали священными скрижалями еврейской молодежи.
Но вдруг, о чудо! тот самый русский народ, в котором прогрессивные силы еврейства были готовы слиться со своей идентичностью, явился в образе чудовища, извергавшего полчища на полчища бунтовщиков и убийц. Правительство сменило фронт и приняло политику реакции и яростной ненависти к евреям, в то время как либеральные классы России проявляли лишь скудное сочувствие к угнетенной и обиженной нации. Голос враждебной прессы, Новое «Время», «Русь» и другие звучали в воздухе с падающей силой, тогда как либеральная печать, отчасти — но только отчасти — благодаря ужесточению цензуры, небрежно защищала евреев. Даже публицисты радикального типа, группировавшиеся главным образом вокруг журнала «Отечественные Записки («Записки Отечества») смотрели на погромы лишь как на жестокое проявление экономической борьбы, а всю сложную еврейскую проблему со всеми ее вековыми трагическими последствиями рассматривали в свете подчиненной социальной экономический вопрос.
Единственным, чью душу глубоко взволновало зрелище новых страданий древнего народа, был русский сатирик Щедрин-Салтыков, изливший свои чувства летом 1882 г., после завершения первого цикла погромов, в статье, отмеченной лирическим оттенком, столь отличным от его обычного стиля. Но Щедрин был единственным известным русским писателем, откликнувшимся на еврейское горе. Тургенев и Толстой хранили молчание, тогда как литературные знаменитости Западной Европы Виктор Гюго, Ренау и многие другие выступили со страстными протестами. Русская интеллигенция оставалась холодной перед жгучими пытками еврейства. Образованные классы русского еврейства были задеты этим холодным отношением, и их прежний энтузиазм сменился разочарованием.
В эпоху погромов спасение иудаизма прежде всего было связано с идеей эмиграции. Защитники американской эмиграции были склонны идеализировать это движение, возникшее на самом деле из практической необходимости, и не без основания видели в нем начало нового свободного центра иудаизма в диаспоре. Еврейский поэт Иуда Лейб Гордон обращается к «Дочери Иакова, опозоренной сыном Еммора " следующими словами:
Приди и отпусти туда, где свет свободы Равномерно сияет на всех, Где каждый человек без позора Свободен придерживаться своей веры и своей расы, Где и ты не будешь больше бояться Бесчестья от зверей, сестра моя дорогая.!
Представители американской эмиграции были вдохновлены перспективой исхода из страны рабства в страну свободы. Многие из них с нетерпением ждали создания сельскохозяйственных и фермерских поселений в этой стране и концентрации больших еврейских масс в малонаселенных штатах Союза, где, как они надеялись, евреям может быть предоставлено значительное самоуправление.
Наряду со стремлением к пересадке еврейских центров в диаспору, в родовых муках погромы. Первым теоретиком этого нового движения, получившего название «Любовь к Сиону», был М. Л. Лилиенблюм, который на прежней стадии радикализма проповедовал необходимость религиозных реформ в иудаизме. Еще осенью первого погромного года Лилиенблюм опубликовал ряд статей, в которых интерпретировал только что возникшую идею палестинской колонизации в свете общенациональной задачи для всего еврейства. Лилиенблюм старался показать, что корень всех исторических несчастий еврейского народа лежит в том, что он был во всех странах чуждым элементом, отказывающимся во всей своей полноте ассимилироваться с господствующей нацией, как бы с помещиком. Землевладелец терпит своего арендатора только до тех пор, пока он находит его удобным; стоит арендатору сделать малейшую попытку конкурировать с арендодателем, и он будет немедленно выселен. В Средние века евреев преследовали за религиозный фанатизм.
Теперь положено начало преследованию их во имя национального фанатизма вкупе с экономическими факторами, и эта «вторая глава нашей истории, несомненно, будет содержать много кровавых страниц».