История философии. Древняя Греция и Древний Рим. Том II

1. «Все люди от природы стремятся к знанию»¹. Таким оптимистичным заявлением начинается Аристотелева «Метафизика», книга или, скорее, собрание лекций, которые очень трудно читать (арабский философ Авиценна признавался, что он прочитал «Метафизику» сорок раз, но так ничего и не понял), но без которых невозможно понять философию Аристотеля и которые оказали громадное воздействие на все последующее развитие европейской философской мысли². Но хотя люди и стремятся к знаниям, эти знания бывают разные. К примеру, человек обыденного опыта, как называет его Аристотель, знает, что определенное лекарство помогло X вылечиться, но почему – не знает, зато человек искусства знает причину. Например, он знает, что у X был жар, а это лекарство имеет в своем составе вещество, снижающее температуру. Значит, этот человек познал универсальное, поскольку он понимает, что это лекарство вылечит всех, у кого будет жар. Искусство, таким образом, имеет своей целью получение практического результата, но это не Мудрость в понимании Аристотеля, поскольку высшая Мудрость не ставит перед собой цели создать что-то или получить какой-либо практический результат – она не утилитарна, она стремится познать главные принципы Бытия, то есть получить знание ради знания. И того человека, который ищет знания ради знания, Аристотель ставит выше того, кто занят поисками конкретного знания для получения практического выхода. Иными словами, та наука занимает более высокое положение, которая желательна ради нее самой, а не та, которая желательна ради извлекаемой из нее пользы.

Такая наука, которая стремится к знанию вообще, – это наука, познающая главные принципы или первопричины, наука, возникающая из удивления. Люди начинают удивляться тому, что их окружает, и у них возникает желание узнать, откуда появились вещи, которые они видят, и почему они такие. Философия возникает из желания понять, как устроен мир, а не из стремления получить пользу от знаний. И только эту науку можно назвать единственно свободной, ибо, подобно свободному человеку, она существует ради самой себя, а не ради кого-то другого. Поэтому метафизика, по мнению Аристотеля, является Мудростью par exellence, а философ или любитель мудрости – это человек, который стремится познать первопричину и природу Реальности ради самого знания. В этом смысле Аристотеля можно назвать догматиком, поскольку он утверждал, что подобное знание достижимо, но он не был догматиком в обычном смысле этого слова, то есть человеком, выдвигавшим теории без каких-либо попыток доказать их истинность.

Мудрость, таким образом, имеет дело с главными принципами Бытия и первопричинами вещей, то есть с универсальным знанием самой высшей степени. Это означает, что наука, дающая нам такое знание, находится дальше всего от восприятия, это наука высшей степени абстракции и потому наиболее сложная. Для того чтобы понять ее, нужно приложить большие умственные усилия. «Чувственное восприятие свойственно всем, а потому это легко, и ничего мудрого в этом нет» ³. Но хотя это и самая абстрактная наука, она, по мнению Аристотеля, и самая строгая из наук. «А наиболее строги те науки, которые больше всего занимаются первыми началами; ведь те, которые исходят из меньшего числа [предпосылок], более строги, нежели те, которые приобретаются на основе прибавления (например, арифметика более строга, чем геометрия)»⁴. Более того, эта наука более способна научить, поскольку имеет дело с главными принципами Бытия, а первоначала и причины наиболее достойны познания, «ибо через них и на их основе познаются все остальные, а не они через то, что им подчинено».

Однако из этого вовсе не следует, что нам легко их познать, поскольку мы, по необходимости, начинаем с объектов восприятия. А для того, чтобы перейти от чувственного познания к познанию предельных принципов, требуются значительные усилия мысли и высокая степень абстракции.