Но ни одна страна, по мнению автора статьи "О старом и новом" (1839), не в силах возглавить процессы воссоединения, соборности и консолидации человечества не механическим, а органически-духовным путем, кроме России, да и сама она должна еще "очиститься от скверны": от "неправды черной" в судах, от крепостного права, от преклонения перед Западом. В своей "Семирамиде" ("Исследование истины исторических идей", опубл. 1861-1873) в "среднем звене" всемирной истории Хомяков усматривал фундаментальную закономерность: человеческий дух опирался на два начала: свободы (иранство) и необходимости (кушитство) - два борющихся между собой духовных принципа. Племена и народы кушитского типа культуры агрессивны и воинственны, объединены на договорной основе и, стремясь к политическим захватам, отдавали предпочтение торжеству индивидуального над общественным. Кушиты в истории подчиняли себе иранцев - мирных земледельцев, кротких, свободолюбивых людей, живущих общиною. Идея иранства для Хомякова выступала идеализацией лучших черт русского народа; идея кушитства - западных народов.
Всемирная история пессимистически осмысливается им в качестве драмы, когда свобода раз за разом терпит поражение со стороны всепожирающей природной или социальной необходимости (или, по крайней мере, до определенной точки сильно утрачивается, когда распадаются и локализуются культуры). Цикличность "среднего звена" этой драмы позволяет нам квалифицировать историософию Хомякова в качестве истока теории культурно-исторических типов Н. Я. Данилевского и К. Н. Леонтьева.
Анализируя "среднее звено" всемирной истории, Хомяков стремился доказать принципиальную противоположность русских и европейских начал. И здесь он был солидарен с концепцией своего единомышленника - представителя философского крыла славянофильства - Ивана Васильевича Киреевского (1806-1856), которому, по оценке Бердяева, "удалось формулировать типичные черты различия России и Европы".
Что лучше - русское или западное, старое или новое? - задался он вопросами в статье "В ответ Хомякову" (1839). Отвечая на них, он признавал, что русская культура должна идти своей собственной дорогой, избегая попыток возрождения отживших форм своего национального быта и слепого подражания западным началам, но не отрываясь от общего духовного наследия христианского мира. Спецификой европейской цивилизации Киреевский считал единство трех начал: 1) христианской религии, 2) духа варварских народов, разрушивших Римскую империю 3) остатков древнего мира. Запад получил в наследство от античности сильное влияние культа разума и развил его в Новое время до торжества "формального разума над верою".
В этой цивилизации сильно господство частной собственности и договора в ущерб духу служения. Поэтому здесь силы эгоизма преобладают над силами солидарности. "Аналитический нож" отвлеченного рассудка поселял в душе раздвоение между запросами сердца, жаждущего веры, и требованиями холодного разума. Господство рассудка над интуицией и верой привело к тому, что "развилась сперва схоластическая философия внутри веры, потом реформация в вере и, наконец, в последнее время - философия вне и против веры". Поэтому западную цивилизацию Киреевский считал безбожной, материалистической, что грозит ей духовной гибелью. В противоположность ей Русь приняла христианство из Византии. Воспринимать и заимствовать все лучшее "в новом европейском" (прежде всего, науку и просвещение), конечно же, нужно, но нельзя нарушать духовной связи с "тысячелетним русским", основу которого составляет Православие. Западному человеку, который односторонне рассудочен, Киреевский противопоставлял русского человека, носителя "общинного духа" - начал братства и смирения.
В работах 50-х годов "О характере просвещения Европы и о его отношении к просвещению России", "О необходимости и возможности новых начал для философии" Киреевский развивал учение о "цельности духа". Соединяя веру и разум, русская мысль создает ту "цельность духа", на которой и должна строиться "цельность бытия". Христианизация культуры и устремленность к Богу стали главными задачами, а руководящей идеей всей его философии была идея цельности человеческого духа, свободной от отвлеченного рационализма и романтической экзальтации.
Для их реализации Киреевский выдвинул понятие "верующего мышления", нацеленного на поиск "внутреннего сосредоточения человеческого бытия", объединяющего разум, волю, чувства и совесть. Русский мыслитель не был врагом умственного прогресса, он хотел, чтобы прогресс опирался на божественный фундамент. Меньше всего он желал возврата старинных форм, считая, что восстанавливать мертвые формы смешно и вредно. Для него важнее вхождение в церковную глубину, "внутреннее устроение духа". Вся его жизнь проникнута пафосом созидания в духе церковной цельности. И в любомудрии святыx отцов православной Церкви он находил живой зародыш будущей философии.