История философии: Запад-Россия-Восток. Книга 1: философия древности и средневековья

Пифагор, учреждая первую философскую школу, очерчивает принципиальный характер и круг возможностей философии. Эти возможности по видимости слишком велики и кажутся на деле нереализуемыми. В поле зрения школы Пифагора — все предшествующие и новые авторитеты, тексты и идеи, которые собираются и продуцируются в великом множестве; а также новые дисциплины: грамматика и риторика; учение о числе, геометрия и музыка; учение о человеческом теле — медицина, а также о человеческом социуме — политика, которой пифагорейцы энергично занимаются и в практическом плане; и кроме того — начало и цель всего — языческое богословие. Мы с трудом и неполно восстанавливаем историю раннего пифагореизма, но даже если бы в сознании живших после него греков Пифагор остался только как изобретатель философии и создатель первой философской школы, — и в таком случае он совершил бы самое важное, поскольку таковым оказывается само открытие этой сферы совершенно нового применения человеческого ума и новой организации жизни, сферы, которая мгновенно начинает разрабатываться и наполняться конкретным содержанием.

Первый дошедший до нас представительный корпус философских текстов — корпус сочинений Платона. Мы можем вместе с Платоном проявлять подлинно философское недоверие к человеческому записанному слову, но, изучая философию и ее историю, никогда не пренебрежем им. То, что у Пифагора и пифагорейцев только обозначено, уже сформулировано у Платона. Философия явственно опознана как любовь к мудрости, к богу и к самому себе. Задача философа — бежать из этого мира, но, поскольку он находится в нем, — культивировать добродетели и выполнять законы. Для этого необходимо правильное воспитание — физическое и мусическое; изучение определенного круга наук: по овладении грамотой — арифметики, геометрии, астрономии и музыки, а также диалектики. Кроме того, необходимо правильное государственное устройство, а за неимением такового — создание в себе его совершенного образа, поскольку справедливость столь же хранит государство, сколь и отдельную человеческую душу. Все науки уже названы, они явственно используются Платоном и дают результаты. Но по текстам Платона мы не можем их восстановить и учить им, хотя и можем воспитать свою душу так, чтобы — оттолкнувшись от текстов Платона — обратиться к названным им наукам и учениям и с их помощью снова вернуться к текстам Платона.

Другой наиболее представительный корпус философских текстов, дошедший до нас от античности, — корпус сочинений Аристотеля. Здесь впервые не только рассуждения о науках, их необходимости, пользе, последовательности их изучения, но и пособия, по которым можно учиться тому, о чем идет речь: риторике, поэтике, диалектике, или топике, аналитике; физике, науке о небе, первой философии; этике, психологии, биологии; наконец политике. Философия представляет собой конкретный набор конкретных дисциплин, большая часть которых изложена самим Аристотелем. Правда, логика так и осталась аристотелевской логикой, физика — аристотелевской физикой; но ведь и геометрия платоника Евклида осталась Евклидовой геометрией и, несмотря на то что появились неевклидовы, не перестала быть наукой.

Нельзя сказать, что какая-то из этих наук не была предположена Платоном. Но в полноте платоновского представления об универсуме еще не было места для такой дробности, какую мы находим у Аристотеля. Именно поэтому мы и говорим о том, что Аристотель — начало исхождения, отступления, отхода от изначальной целостности, обнаружение большей дробности и свидетельство определенного ущерба этого целого, ущерба, который как раз и компенсируется великолепным развитием философии, которое Аристотель демонстрирует.

Едва ли случайно, что философия III—I вв. до н.э. представлена преимущественно — почти исключительно — фрагментами: именно таким и должно быть наиболее адекватное представление об эпохе исхождения, дробления, частичного воспроизведения образца, сохраненного в своей безущербной полноте (Платоновский корпус), тогда как уже его первое совершенное подобие (Аристотелевский корпус), сохранив существо своей внутришкольной определенности, утеряло полноту и внешнюю представительность.

Значительно превосходят по объему оба эти корпуса текстов тексты комментаторов того и другого, созданные в последние пять веков, отпущенные античной философии. Все остальное — за редкими исключениями — либо вторично, либо дошло до нас во фрагментах. Задумаемся над этим очевидным фактом: самый большой корпус текстов, дошедший до нас от античности, — комментарии к двум наиболее представительным текстам предшествующего периода.