История философии: Запад-Россия-Восток. Книга 3: философия XIX — XX в.

Рассмотрев подробно две антиномии, Бердяев приглашает читателей по тому же типу проанализировать другие черты, особенности развития России и русской души. А их, этих черт и особенностей, можно вскрыть весьма немало. Так, можно рассмотреть антиномию свободы, а вместе с тем антиномию отношения личности и общества, личности и социальных целостностей. С одной стороны, русским свойственно устремление к свободе духа, к чистой, ничем неограниченной духовности вообще, а с другой стороны, они способны спасовать перед любым внешним произволом и утеснением свободы. Мятежность, непокорность, непризнание мещанских условностей — все это есть и всегда будет в России. И хотя таковые черты можно считать лишь проявлением свободолюбия, Бердяев с этим решительно несогласен, ибо предвидит страшные последствия бунтарства и мятежности русского духа как раз для свободы личности и свободы мысли. “Русская народная жизнь с ее мистическими сектами, и русская литература, и русская мысль, и жуткая судьба русских писателей, и судьба русской интеллигенции, оторвавшейся от почвы и в то же время столь характерно национальной, все, все дает нам право утверждать тезис, что Россия — страна бесконечной свободы и духовных далей, страна странников, скитальцев и искателей, страна мятежная и жуткая в своей стихийности, в своем народном дионисизме, не желающем знать формы. А вот и антитезис. Россия — страна неслыханного сервилизма и жуткой покорности, лишенная сознания прав личности, страна инертного консерватизма, порабощения религиозной жизни государством, страна крепкого быта и тяжелой плоти”²⁷. И Бердяев подробно доказывает антитезис, говоря о консервативности, малоподвижности “наших почвенных слоев” — дворянства, купечества, крестьянства, духовенства, чиновничества. “Везде личность подавлена в органическом коллективе. Почвенные слои наши лишены правосознания и даже достоинства, не хотят самодеятельности и активности, всегда полагаются на то, что другие за них сделают”²⁸. Те же упреки — в консерватизме, “органическом коллективизме” и изначальном равнодушии к свободе индивида — Бердяев адресует и самым радикальным, революционным слоям и группам. Но для чего, собственно, нужен Бердяеву этот анализ? Чему может научить тщательное исследование этих и многих других антиномий российского исторического бытия и национального сознания?

Во-первых, здесь находит проявление взаимосвязь исторической “бытийной” диалектики и диалектики национального сознания, которая не случайно анализируется в антиномичной форме. Под антиномиями тут у Бердяева понимаются коренные и по сути своей неснимаемые в ходе многовековой истории России противоречия. Ошибка множества людей духа и политиков в том, что они не задумываются над живучестью таких антиномий или, задумавшись, склонны принимать в расчет только одну, по каким-то причинам угодную им сторону, одну из противоположностей, вовсе не замечая или не принимая всерьез ее неотрывность от другой стороны. За такое отношение к бытийным антиномиям, к противоречиям русской духовности и культуры история обязательно мстит: “забытая” сторона напоминает о себе, и часто напоминает стихией, разрухой, насилием.

Во-вторых, анализ антиномий дает определенную разгадку той “тайны” русской души и “жуткой” противоречивости, порой непредсказуемости истории России, которая столетиями волновала многих людей и в нашем отечестве, и за его пределами.

В-третьих, Бердяев считает, что этот анализ позволяет выявить исток, корень этих противоречий. Их он видит “в несоединенности мужественного и женственного в русском духе и русском характере”²⁹. Россия (как и русский человек, будь он и мужчиной), согласно Бердяеву, всегда ожидает “мужественного” начала откуда-то извне. Россия и русские склонны винить в своих бедах внешние им силы и соответственно от внешних же сил ожидать разрешения собственных проблем. Недостаток мужественности Бердяев видит главным образом в том, что в русском народе еще по-настоящему не пробудилось “личностное начало”.

В-четвертых, для Бердяева (отнюдь не относящегося к антизападникам) понимание корня антиномий как преобладания женственнорецептивного над мужественно-активным началом позволяет достаточно оригинально представить проблему российской самобытности, вопрос о соотношении России и Запада. “Россия невестится, ждет жениха, который должен прийти из какой-то выси, но приходит не суженый, а немец-чиновник и владеет ею. В жизни духа владеют ею: то Маркс, то Кант, то Штайнер, то иной какой-нибудь иностранный муж. Россия, столь своеобразная, столь необычного духа страна, постоянно находилась в сервилистическом отношении к Западной Европе. Она не училась у Европы, что нужно и хорошо, не приобщалась к европейской культуре, что для нее спасительно, а рабски подчинялась Западу или в дикой националистической реакции громила Запад, отрицала культуру”³⁰.