История Финляндии. Линии, структуры, переломные моменты

Большинство участников дебатов признавали правоту Снелльмана, считая, что переход общественной жизни страны на финский язык желателен и необходим в будущем. Однако многие критиковали нетерпеливого Снелльмана за стремление перевести систему высшего образования на финский язык. Они недоумевали, почему Снелльман сгоряча пытается объявить шведскоязычную литературу и образование страны «ненациональными». Разве можно заявлять, что поэзия Рунеберга не принадлежит к национальной литературе Финляндии? Все эти дебаты велись на шведском языке, что было вполне в духе того времени. Несмотря на свои радикальные требования в области языковой политики, сам Снелльман так до конца жизни и не научился писать свои статьи по-фински. В реальности финский язык начал активно использоваться в общественных дискуссиях лишь в конце 70-х годов XIX в. Тем не менее, современники Снелльмана прекрасно осознавали революционную сущность его идей. В конце зимы 1844/45 г. в газетах были опубликованы сообщения о студенческой вечеринке в столице, где некоторые из почетных гостей во главе с Оттелином, епископом Боргоским, произносили длинные праздничные речи на финском языке. Это событие вызвало большой энтузиазм. О нем с удовлетворением писал в «Сайме» Снелльман — впрочем, не преминув подчеркнуть комизм ситуации. Непосвященный иностранец вряд ли смог бы понять, почему так примечательно то, что финский епископ публично говорит по-фински.

Накануне Крымской войны

В глазах властей инициативы Снелльмана были весьма примечательными. В конце осени 1846 г. журнал «Сайма» был закрыт по причине пагубного влияния, которое он оказывал на юношество. Постоянно действовала газетная цензура. Чем сильнее становилось политическое брожение в Центральной Европе второй половины 40-х годов XIX в., тем больше ужесточали Сенат и генерал-губернатор слежку за студентами, которые были знакомы с иностранными идеологическими течениями и политическими дебатами. Важную роль здесь играла Швеция: финские политические диссиденты обычно переезжали в свое прежнее отечество, продолжая публиковать там дискуссионные статьи, которые затем нелегально распространялись в Финляндии.

Самая известная из этих диссидентских дискуссий имела место в 1838–1843 гг., в ходе которой обсуждалось государственно-правовое положение Финляндии в составе Российской империи. Иные (например, Исраэль Вассер) считали Боргоский сейм 1809 г. ни много ни мало пактом о российско-финской государственной унии. Другие (в частности, А. И. Арвидссон) резко им возражали. Хотя в те годы подобные аргументы не могли быть широко обнародованы в Финляндии, они не были забыты. Двадцать лет спустя они явились отправной точкой в новой государственно-правовой полемике в стране. Не менее важным для развития финского самосознания стало то, что война 1808–1809 гг. превратилась в конце 30-х годов XIX столетия в тему многочисленных шведских мемуаров и исторических трудов. Эта литература широко распространилась в Финляндии, подготовив почву для военного эпоса Рунеберга «Рассказы прапорщика Столя». Первая часть этой поэмы вышла накануне Рождества 1848 г., тут же завоевав огромную популярность.

В дальнейшем эпос Рунеберга стали считать литературной основой финского патриотизма, причем не только благодаря тому, что в нем эффектно описывалась героическая стойкость финского народа. Своим успехом поэма была обязана также тому, что она воспринималась как удачный ответ на требования Снелльмана создать более национальную и народную литературу, при этом не будучи слишком радикальной в глазах осторожной чиновничьей верхушки страны. Искусство Рунеберга балансировать на грани дозволенного наиболее явственно прослеживается в открывающем поэму стихотворении «Наш край». Уже весной 1848 г. это стихотворение было представлено как новый гимн страны на студенческом празднике.

Эти стихи положил на музыку немецкий композитор Фредрик Пасиус, который жил и работал в Финляндии. Музыка гимна отличалась модным в те годы романтическим настроением. Надо отметить, что Рунеберг написал «Наш край» в 1846 г., когда требования Снелльмана о гражданском патриотизме еще могли быть высказаны в печати. Этим объясняется то, что поэт постоянно упоминает народное единство, а также рисует в финальной строфе картину отечества, достигшего процветания, «стряхнув позор оков».[15] Некоторые исследователи, указывая на отсутствие в стихотворении революционных формулировок, делают вывод о том, что Рунебергом руководили реакционные мотивы. Но зачем было поэту задумывать песню, которую по политическим причинам было бы невозможно исполнять?