История Финляндии. Время Екатерины II и Павла I

Обращаясь к её прошлому, легко заметить, что купель современной политической Финляндии — Аньяла. Там она получила свое крещение. Там, в дни аньяльских замешательств, камень за камнем возводился фундамент политического строения Финляндии из материала, накопленного в предшествовавшее время.

Аньяла имеет свою историю и ее необходимо здесь припомнить.

С того дня, когда Великий Петр приказал поспешно вбить первые сваи для новой своей столицы на болотистых берегах Невы, финляндцы почувствовали, что в судьбе их родины должна произойти коренная перемена. С этого времени многие из них стали проникаться двоякими склонностями и стремлениями. Одних одолевали сомнения, в состоянии ли будет Швеция удержать за собой Финляндию. — У других — особенно во время войны 1741-1742 гг., как результат бродившего недовольства «шведскими притеснениями», — замелькали мысли о создании из Финляндии самостоятельной единицы. Манифест Елизаветы Петровны от 18 марта 1742 г. явился последствием известного настроения среди финляндцев. Представитель России в Стокгольме, Бестужев-Рюмин, донес Императрице, что в Финляндии наблюдается недовольство, и «некоторые финляндцы в тайне питают надежду, что великое княжество Финляндское может сделаться чем-то самостоятельным, под покровительством России».

Указанные условия вызвали появление манифеста 1742 г. Занятие Финляндии русскими войсками также было рекомендовано нашей власти. Это предложение исходило от членов Стокгольмской оппозиции. Партийное озлобление шведов зашло так далеко, что ему приносились в жертву первейшие интересы королевства. По словам М. Бестужева, «добрые шведские патриоты» представляли исключительному усмотрению русского правительства покорить Финляндию или оставить ее за Швецией.

Финляндский писатель Г. Лагус указал, что никто другой, как известный профессор абоского университета Г. Г. Портан, в одном из своих стихотворений 1771 года, выразил мысль о Финляндии «как особом отечестве с своими воспоминаниями и собственными надеждами». Но так как Портан презирал все русское, то его не причислили к группе местных изменников.

Если среди финляндцев все более и более распространялась мысль о возможности устроить свою родину в виде особого независимого политического целого, то виной тому прежде всего было слабое шведское правительство, а затем безумные партийные раздоры «периода свободы». — Уже в 1723 году, т. е. вслед за Ништадтским миром, растерявшиеся шведские власти просили Петра I своим флотом обеспечить королевству наследника престола, в лице герцога Голштинского. Война Елизаветы Петровны со Швецией окончилась возвращением ей большей части завоеванной Финляндии, под условием избрания на престол Адольфа-Фридриха Голштейн-Готторпского. Непосредственно за миром в Або, русские вновь (в 1743 г.) обеспечивают спокойствие Швеции, присылкой в Стокгольм отряда генерала Я. Кейта. — Все это ставило Швецию в глазах Европы в известное вассальное отношение к России. И неудивительно, если после того представитель России при стокгольмском дворе, барон И. Корф, держится повелительного тона и грозит войной, в случае неисполнения шведами воли его августейшей Монархини.

Что же касается партийной борьбы, то она окончательно затмила в политических деятелях всякий здравый смысл и заглушила в них последние отзвуки голоса совести. Партия шляп оплачивалась французским золотом, партия шапок — русским. В досаде на то, что представители крестьянского сословия были устранены из состава всевластного секретного комитета риксдага, председатель крестьянской курии, Улоф Хокансон советовал барону Корфу склонить Императрицу занять своими войсками границу Финляндии, В конце 1740-х годов, с подобным же предложением обратилась к нашему стокгольмскому министру, графу Н. Панину, партия шапок, с их руководителем Самуилом Окергиельмом (Sam. Akerhjelm). Они желали, чтобы при помощи русских и датских войск сокрушены были в пределах Швеции их политические противники — шляпы.