История Франции. С древнейших времен до Версальского договора

Пока Ришелье боролся только против дворян низшего или среднего уровня, его положение было достаточно прочным. Но когда его политика столкнулась с интересами родственников самого короля, ситуация изменилась. Кардинал был таким умелым правителем, что, в сущности, ни один высокопоставленный сановник не мог чувствовать себя спокойно в его присутствии. Даже сам король боялся и в какой-то мере недолюбливал своего министра, хотя в то же время говорил себе, что этот грозный «слуга» ему необходим. В 1626 г. несколько очень могущественных особ вступили в тайный сговор против Ришелье. Их главой считался Гастон Орлеанский, брат самого короля и наследник престола, но он, бесспорно, был глуп, и настоящим мозгом заговорщиков был маршал д’Орнано, к которому Ришелье раньше благоволил и которого продвигал по службе. Почти все остальные французские принцы, видимо, знали что-то об этих замыслах. Вероятно, заговорщики хотели силой сместить кардинала с должности, раз король отказывался уволить его, и заменить Ришелье более уступчивым и послушным министром. Но эти высокородные господа быстро узнали, как опасно интриговать против того, в ком идеально сочетались лиса и лев. До Ришелье дошли слухи об их интригах, и кардинал сначала предоставил им свободу действовать, а потом внезапно начал арестовывать вождей заговора. Орнано был посажен под арест в Венсенскую крепость и через несколько месяцев умер в этом заточении. Другой предводитель заговорщиков, граф де Шале, умер на эшафоте. Трусливые принцы из королевской семьи отделались легко: большинство были изгнаны из Франции на определенный срок. Гастон Орлеанский после припадка бессильной ярости официально помирился с королем и его министром. Кардинал поступил мудро, когда не стал проливать кровь королевских родственников: благодаря этому он на какое-то время стал сильнее, чем был когда-либо. Король дал ему отряд из ста телохранителей, словно кардинал тоже был членом королевской семьи, и отменил высокие должности коннетабля и адмирала Франции. Раньше эти посты давались каждый одному из знатнейших аристократов, и коннетабль имел большую власть над сухопутными войсками, адмирал над флотом, теперь же власть короля над армией стала более полной.

Так Ришелье встретил и отразил первую опасность, угрожавшую лично ему, но этим он заслужил постоянную ненависть двух королев. Королева-мать, Мария Медичи, «возненавидела своего «неблагодарного» министра, и говорили, что эта ненависть была усилена безответной страстью». Анна Австрийская, супруга Людовика, была в очень плохих отношениях со своей свекровью. Однако неприязнь к Ришелье вскоре побудила ее помириться с королевой-матерью. В сентябре 1630 г., когда Людовик лежал тяжело больной в Лионе, королевы добились от него обещания снять кардинала с должности министра, но король обещал это неуверенно и с условием: сделать что-то можно будет лишь посте заключения мира с Испанией. Когда до французского двора дошло известие о перемирии, заключенном в Регенсбурге, Мария поспешила напомнить об этом обещании. Если бы она вела себя более тактично и менее грубо, она, возможно, добилась бы своего. Но 10 ноября 1630 г., когда двор вернулся в Париж, в Люксембургский дворец, и король выздоровел, королева-мать устроила скандал в присутствии сына: она выругала кардинала и его любимую племянницу, мадам де Комбале, «словами, которые постыдилась бы употребить даже торговка рыбой» и вывела из комнаты кардинала, который даже не пытался защищаться. Это была одна из тех минут, когда домашняя ссора может возвеличить или погубить империю (такое возможно в любой стране, которой правит монарх). Если бы Людовик дрогнул, Ришелье бы погиб, и будет справедливо сказать, что вместе с ним погибли бы надежды Франции на ближайшее будущее. Королю не хотелось ссориться с матерью, и он слушал ее молча, но еще меньше ему хотелось лишать должности министра, главной виной которого явно было то, что он предпочитал интересы своего монарха интересам вдовствующей королевы. После ухода Марии Людовик не сказал ничего, и некоторые друзья Ришелье укрепили короля в его решении не рисковать благом Франции из-за вспышки женского гнева.