Людовик XIV не всегда обеспечивал подданным это преуспеяние, но, по крайней мере, был добросовестным тружеником. «Царствовать можно лишь с помощью труда, – писал он своему сыну. – И желать первого без второго – это неблагодарность и открытое неповиновение по отношению к Богу, несправедливость и тирания по отношению к людям». Поэтому каждое утро король посвящал часть своего времени общественным делам, занимаясь ими в одиночку или вместе с государственными секретарями. Каждый его день и час был подчинен строгому расписанию, и Сен-Симон писал, что «с альманахом и часами в руках человек, находившийся на расстоянии 300 лье от короля, мог точно сказать, что король делает в данный момент».
Мысль о том, что он – наместник Бога, наполняла Людовика не поддающейся описанию гордостью. Он радовался, что его называют «король-солнце», и почти разрешал, чтобы его угодливые придворные поклонялись ему, как святому или полубогу. Его подчиненные, проходя через его спальню, когда в ней никого не было, делали глубокий реверанс перед королевской постелью или шкатулкой с королевскими салфетками для умывания, как перед главным алтарем в церкви. Они организовывали «культ королевского величества»: каждый обычный поступок короля в его повседневной жизни – пробуждение, обед, прогулка, охота, ужин, отход ко сну – становился публичной церемонией, отрегулированной до мелочей. Все это вместе называлось «королевский этикет»[88]
.«Король-солнце» вставал в восемь часов. В его спальню группами впускали придворных. Такая группа называлась «антре» (entree) («вход»), и во время одной церемонии пробуждения (она называлась «леве» (lever) их было шесть. Вслед за последней группой еще несколько сот человек наконец оказывались рядом с королем. Те, к кому король был наиболее благосклонен, допускались к его величеству в тот момент, когда он вставал с постели и надевал королевский халат. Наименее удачливые входили лишь тогда, когда король протирал ладони салфеткой, смоченной в спирту, и заканчивал одеваться. Этикет предписывал, кто должен подавать какой предмет одежды королю. Например, «дневную рубашку», завернутую в белый шелк, должен был подавать сын короля, принц крови, а если никого из них не было, гофмейстер. Правую перчатку подносил королю первый камердинер спальни, левую – первый камердинер гардероба. Смотритель гардероба подавал наместнику Бога штаны и помогал ему застегнуть их.
Одетый таким образом, король переходил в свой кабинет, отдавал приказания на день, а потом шел на мессу в часовню. Выйдя оттуда, он до часу дня совещался со своими министрами. В час он обедал один в своих покоях. Этикет в этом случае предусматривал каждую мелочь так же, как и для церемонии пробуждения. Каждое блюдо вносил дворянин, впереди которого шли церемониймейстер и метрдотель, а сзади три королевских охранника с мушкетами на плечах. Сзади короля в продолжение всей церемонии стояли пять дворян. Если он хотел пить, были нужны три дворянина, чтобы подать ему стакан воды или вина. Таким был этикет в обычные дни. В торжественные дни и дни гран-кувер (grand couvert), то есть парадного обеда (обычно это бывали воскресенья), король тоже сидел за столом один, но вокруг него находились около тридцати человек, из которых примерно половина – вооруженные охранники. В такие дни людям разрешалось входить и смотреть на то, как ест их великий монарх.
После обеда король отправлялся на прогулку – иногда пешком, но чаще верхом на коне или выезжал на охоту, что тоже случалось часто. Вернувшись, он переодевался с теми же церемониями, которые сопровождали его утреннее одевание. Затем он снова запирался в кабинете, где читал доклады государственных секретарей и писал письма. За этой работой он проводил час или два. В десять часов он ужинал вместе со своей семьей, и это тоже была большая церемония. После ужина наступало время игры в карты, а после карт, наконец, куше (coucher) – торжественная церемония отхода ко сну, такая же публичная и сложная, как леве.
Двор французских королей стал роскошным и сложно устроенным в дни Франциска I. Во время Религиозных войн он был совершенно неорганизованным. При Генрихе IV он стал очень простым и даже по-военному суровым. Теперь, под рукой его далеко не просто внука, он стал невероятных размеров. В него входили придворный корпус военных – около 10 тысяч человек в великолепных мундирах, охрана, достойная самого грозного из монархов христианского мира, и гражданский придворный штат численностью не меньше 4 тысяч человек. Служителей королевской кухни (эта служба называлась la bouche du roi – «рот короля»), то есть тех, кто готовил и подавал еду для королевского стола и только для него, было 498 человек. Но кроме хозяйства короля были домашние хозяйства королевы, дофина, супруги дофина и троих их детей. Дочь дофина, когда ей было всего 2 года, имела собственное «домашнее хозяйство» (maison) из двадцати двух человек обслуги, в число которых входили три гувернантки и восемь фрейлин.