Пока Мак-Магон уходил, а Греви приходил, Франция храбрилась и делала вид, что все в порядке. В 1879 г. она, показывая, что поражение под Седаном и Коммуна не раздавили ее, снова пригласила весь мир в Париж на великолепную Международную выставку. Эта выставка должна была стать свидетельством того, что страна полностью восстановила свое богатство, что ее общество и экономика здоровы и крепки и что ее художественный гений полон жизненных сил. Но, несмотря на эту демонстрацию мужества, на душе у народа было нерадостно. Удар, полученный от Пруссии, выбил у Франции почву из-под ног в международных отношениях. Французских дипломатов уже не уважали так, как раньше: не было уверенности, что, если они скажут что-то смелое и дерзкое, их страна поддержит их эффективными действиями. Теперь континентальная Европа смотрела не на Париж, а на Берлин. Бисмарк-разрушитель имел над ней власть, которой не было ни у кого из тех, кто правил Францией после Наполеона III. Казалось, что движение мира определяют немецкие методы обучения, немецкая наука, немецкие промышленные технологии, немецкие идеи и догмы, от разрушительного богословского учения до разрушительного социализма. О Франции же думали, что она упала со своего высокого пьедестала в значительной степени потому, что сама заслужила свое несчастье. Многочисленные изменения в ее конституции считались явным доказательством того, что французы – неисправимо легкомысленный и непостоянный народ, «нация балетмейстеров и парикмахеров», как их однажды кто-то неучтиво назвал. В учебнике, по которому часто изучали географию в Америке, было сказано, что «французы –
Но в 1871 г. и позже Франция уж точно не была веселой. Настроение всего французского общества стало более суровым и строгим. Оно надолго погружалось в мучительный самоанализ, и после таких периодов нередко казалось, что оно впадало в отчаяние. Вот что написала в те дни, в тени великого поражения, одна проницательная и умная женщина о кризисе, который переживала ее страна, и о будущем этой страны: «Раненая, больная, униженная, плывущая на плоту по воле волн во время бури, нация часто спрашивала себя, какие еще трудности ее ждут. По-прежнему неясно, в каком направлении ее уносит, и даже ближайшие предметы плохо видны и окутаны туманом. [Но] Франция не утратила мужества и не утратит его. Она трудится, она надеется и, отыскивая для себя верный путь, рассчитывает, что однажды революции закончатся и тогда свобода и порядок навсегда увенчают долгие и тяжелые усилия ее самых верных слуг, какие бы имена те ни носили и в какое бы время ни жили»[309]
.За следующие тридцать лет после отставки Мак-Магона Франция собралась с силами и подняла голову. Ее возрождению помогли некоторые обстоятельства в международных отношениях. Во-первых, Железный канцлер Бисмарк оставался у власти в Берлине до 1890 г., а он, как бы велики ни были его грехи, постоянно понимал, что Германской империи, его молодому детищу, нужен настоящий мир, чтобы она окрепла. Поэтому он время от времени огрызался на своих французских соседей и грозил им, но никогда не брался за оружие всерьез. Более того, примерно в то время, когда Бисмарк уступил власть своему молодому и более агрессивному повелителю Вильгельму II, Франции повезло: она заключила союз с Россией, который стал гарантией, что Третья республика не будет втянута в новую безнадежную неравную войну с Германией. Кроме того, отношения Франции с Великобританией в период с 1879 по 1900 г. часто были, к сожалению, недружественными, в них случались даже очень неприятные инциденты, но все же за это время не случилось ни одного по-настоящему серьезного кризиса в отношениях Франции с ее «наследственным врагом». В результате эти годы были мирным временем и таким временем, когда министру иностранных дел Третьей республики было сравнительно легко с честью сохранять мир[310]
. Конечно, это отсутствие сильного международного напряжения намного облегчало проблемы восстановления Франции.