Поскольку власть была священной, ею в огромной степени обладали служители Церкви, превосходя здесь и военных. В первую очередь, клирики имели монополию на письменную культуру. Они заполняли пергаменты странными знаками, произносили слова, непонятные для всех других, читали книги, утверждая, что в них находятся образцы для любого законного действия. В обстановке хаоса, вызванного обветшанием варварских кодексов и переменчивостью установлений обычного права, именно клирики на протяжении всего XI века прилагали усилия для воссоздания сводов законов, черпая вдохновение свыше. Они представляли высшее, духовное, правосудие, от имени которого возмутители спокойствия удалялись из сообщества правоверных, то есть лишались милости Божией. Таких возмутителей отлучали от Церкви, изгоняли на определенный срок ради покаяния. Их лишали какой-либо власти над женщинами, но также и над мужчинами, ибо эти грешники должны были отставить свой меч. Их выводили из круга семейной солидарности, изгоняли из родного дома, выбрасывали на улицу, принуждали странствовать, совершать паломничество. Наконец, поскольку вся власть была сакральной, священники следили за государями, наблюдали, как те выполняют свой долг, предавали анафеме дурных, прославляли добрых, короновали их. В XI веке приобщение к лику святых еще оставалось делом нетрудным. Всякий носитель державной власти, если он хоть как-то решал свои задачи, имел шанс быть провозглашенным святым. Около 1030 года монах Эльго из монастыря Флёри-сюр-Луар составляет жизнеописание короля Франции. Он видит пятно в его биографии — плотский грех, незаконный брак. И стремится показать в своей книге, что король искупил свою вину многочисленными очистительными деяниями. В этом повествовании самые обыкновенные действия власти приобретают литургическую окраску. А поскольку тот, кто их совершал, — Роберт, названный впоследствии Благочестивым, считался наместником Божиим на какой-то части земли, то он становился святым.
Добавим также, что вся власть, будучи по своей природе домашней и сакральной, принадлежала мужскому полу. Господь доверял ее только этому полу. И имел на то основания. Поскольку женщины по своему сложению ближе к плотскому миру, более хрупки, они должны быть в подчиненном положении. Конечно, некоторые из женщин в сугубо частном кругу, в семейной обстановке имели власть над другими женщинами в доме и над малыми детьми. Бесспорно и то, что кровь некоторых из них содержала частицу общественной властной силы. Это придавало таким женщинам необыкновенную ценность. Получить их в свои руки означало одновременно овладеть и телом, и властью, которую это тело хранило. Поэтому наследницы становились предметом ожесточенного соперничества, составлявшего в те времена главный нерв любой политической интриги. Так происходило потому, что только мужчина мог реализовать власть, и по весьма очевидным причинам. Немыслимо было, чтобы женщины, лица женского пола, отправляли богослужения; этот пол не допускали к духовному сану. Немыслимо было, чтобы женщины, лица женского пола, вооружались мечом; женщина не могла участвовать в действиях во имя мира и правопорядка.
И наконец, последняя особенность власти тех времен. Ни одной из них не удавалось утвердиться полностью. Сеть была слишком редкой. На краях мира, который оставался еще очень безлюдным и диким, сохранялись неупорядоченные пространства, то есть пространства «неодомашенные», не организованные по принципу дома. Там не царили ни обычаи, ни право. В романах XII века изображается лесной облик этих свободных и опасных мест. Но лес не представлял собой безлюдную пустыню. Там легко было добыть средства к существованию. Укрыться в лесной чаще также не представляло особой трудности.