История Франции. Средние века. От Гуго Капета до Жанны Д'Арк

Верность, служение — это главное; в ту эпоху еще не сложились строгие правила в отношениях феодалов и вассалов. Заключаются частные контракты, нередко они составлены столь же подробно и тщательно, как тот, о котором шла речь. В них устанавливается различный объем взаимных услуг, которые в частном порядке обязывались оказывать друг другу тот, кто приносил оммаж, и тот, кто его принимал. Одновременно продолжал существовать род верности, сохранение которой требовал обычай. Эта верность означала выполнение долга, считавшегося наипервейшим, — служения тому, кто благодаря священному помазанию стоит над всеми знатными людьми в королевстве. И каким бы «опустившимся» ни представлялся Филипп I, он отнюдь не забывал об обязательствах, взятых по отношению к нему государями, приветствовавшими короля в момент его миропомазания архиепископом Реймс-ским. Король ясно сознавал значение своего служения. Об этом свидетельствуют два факта. Первый из Капетингов «собиратель земель» Филипп I был, как показывает А. Льюис, «инициатором определенной политики или, во всяком случае, человеком, который первым эту политику стал проводить в жизнь; его приобретения (Гатинэ, Вексен, Бурж) после смерти короля не распределяются среди младших, как раньше, но завещаются старшему». Действительно, вопреки обычаям, которым следовала вся знать, король Филипп оставил младшему сыну лишь малую долю удела. Не была ли эта «политика» продиктована новым представлением о королевском богатстве и уже возникшим (хотя еще четко не выраженным) убеждением в том, что это богатство принадлежит не королю, а короне? Может быть. Вероятно и то, что незаконность супружества вынудила пойти в обход обычаев наследования. Младший сын не был незаконнорожденным; бракосочетание его матери совершалось согласно обряду, все, даже папа Римский, считали супружество короля законным. Однако ребенок был плодом кровосмесительного союза; и если полученная им доля наследства оказалась столь урезанной, то не потому ли, что в 1108 году верх при дворе короля взяла партия, которая поддержала против отца его сына, рожденного от первого брака?

Более убедителен второй факт. Старшему сыну (не видят того, что его мать по крови была ближе к Карлу Великому, чем большинство знатных дам королевства) дали имя Людовик. Иначе говоря, Хлодвиг. Королевское имя. Однако имена, которые тогда носили, всегда заимствовали у кого-то из своих предков; и было бы грубейшей, немыслимой ошибкой брать имена из другого рода. Но особенно важно то, что в семьях, ближе всего стоявших к каролингскому корню, еще никто во Франции не осмеливался перенимать ни имя Людовик, ни имя Карл. Поэтому решение, принятое в 1078 году, представляется весьма важным. Исходило ли оно от отца, от Филиппа? Или от матери, долгое время остававшейся бездетной? Или, наконец, от того, к кому она обратилась, моля о чуде, — от монаха Арнуля из обители Сен-Медар-де-Суассон, будущего святого, знатока в деле лечения женского бесплодия? Не по его ли настоянию было выбрано такое имя для наследника, которого ждала королевская династия? Во всяком случае, новый носитель имени первого короля франков, принявшего христианство, мог бы таким образом позаимствовать блеск славы своего предка. Если это грубейшее нарушение самых строгих обычаев, этот акт невероятной смелости действительно совершил Филипп I, сюзерен, который, как говорили после его смерти, из-за своих грехов лишился дара излечивать золотушных, который, как позднее рассказывали монахи Сен-Дени, достаточно понимал, что запятнал свое имя и не осмелился уснуть последним сном рядом с прахом мученика, с гробницами древних королей, Меровингов и Каролингов, то следует видеть в этом человеке инициатора сознательного возвращения к непосредственным истокам самых высоких монархических устремлений.