История Французской революции. Том 1

По мере того как процесс подвигался, всё более чувствовалась важность вопроса. Одни понимали, что если разделаться с монархизмом посредством цареубийства, то это обяжет к системе неумолимой мести и жестокости и будет равняться объявлению смертельной войны прежнему порядку; они согласны были уничтожить этот порядок, но не таким насильственным способом. Другие, напротив, желали именно этой смертельной войны, не допускавшей ни слабости, ни возвращения к прошлому и рывшей бездну между республикой и монархией. Личность короля исчезала в этом громадном вопросе, и рассматривался лишь один пункт: следует или не следует окончательно порвать с прошлым посредством страшного и решительного акта. Важным признавался только результат, а жертва, обрекаемая на заклание, терялась из виду.

Жирондисты, упорно преследуя якобинцев, беспрестанно напоминали им о сентябрьских злодеяниях и представляли их анархистами, стремившимися властвовать над Конвентом посредством террора и уничтожить короля, чтобы заменить его триумвирами. Гюаде почти удалось изгнать их из Конвента: по его предложению постановили, что будут созваны все избирательные собрания Франции, чтобы утвердить или сменить своих депутатов. Этот декрет, состоявшийся в несколько минут, очень испугал якобинцев. Разные обстоятельства тревожили их еще более. Федераты продолжали сходиться со всех сторон. Муниципалитеты присылали множество адресов, в которых, одобряя Республику и поздравляя собрание с ее учреждением, порицали преступления и излишества анархии. Якобинские общества не переставали упрекать своего парижского собрата в том, что он терпит в своей среде людей крови и мщения, извращающих общественную нравственность и всегда готовых покуситься на безопасность Конвента. Некоторые отрекались от своих основателей и объявляли, что при первом знаке полетят в Париж, на помощь Конвенту. Прежде всего требовали исключения Марата, а некоторые – самого Робеспьера.

Якобинцы с горечью признавали, что общественное мнение развращается, уговаривали друг друга быть твердыми, действовать согласованно и, не теряя времени, писать в провинции, чтобы просветить заблудших братьев. Они обвиняли изменника Ролана в перехватывании писем и замене их лицемерными писаниями, развращавшими умы. Они предлагали устроить добровольное пожертвование с целью распространять полезные статьи, в особенности превосходные речи Робеспьера, и приискивали средства доставлять их вопреки Ролану, который, по их словам, нарушал свободу почт. В одном, однако, якобинцы соглашались: в том, что Марат скомпрометирован непомерной свирепостью своих статей, и общество обязано разъяснить Франции, какое различие оно делает между Маратом и мудрым, добродетельным Робеспьером, который, никогда не выходя из должных пределов, хотел без слабости, но и без преувеличения, лишь того, что было справедливо и возможно. Спор завязался между этими двумя людьми. Марата признавали за несомненно сильного и смелого человека, но слишком пылкого. Он был полезен делу народа, говорили якобинцы, но не умел остановиться. Приверженцы Марата отвечали, что он не требовал исполнять всё, что он говорит, и чувствовал лучше кого бы то ни было, на чем следует остановиться. В доказательство они приводили разные его изречения, например: «Одного Марата довольно в Республике», «Я требую больше, чтобы добиться хоть немногого», «Рука моя отсохла бы, если б я ожидал, что народ буквально исполнит все мои советы», «Я запрашиваю у народа, потому что знаю, что он со мной торгуется». Трибуны рукоплесканиями поддержали оправдание Марата. Несмотря на это, якобинцы решили сочинить адрес, в котором, описывая характеры Марата и Робеспьера, хотели показать, какое различие делают между мудростью одного и неистовством другого.

После этой меры предложили еще несколько, в особенности было решено неустанно требовать отправления федератов на границы. Как только пошли слухи, что армия Дюмурье слабеет в результате дезертирства, якобинцы закричали, что ему необходимо подкрепление. Марат писал, что добровольцы, ушедшие из Парижа первыми, удерживаются уже больше года и пора заменить их свежими. Получили известия о том, что Кюстин вынужден оставить Франкфурт, а Бернонвилю не удалось нападение на Трирское курфюршество, и якобинцы стали уверять, что если бы у этих двух генералов были федераты, без пользы наполнявшие столицу, то они не понесли бы этого урона.