История Фридриха Великого.

   Особенным мужеством и распорядительностью в этом деле отличился знаменитый впоследствии полковник Форкад. Во время сражения, ворвавшись в неприятельские ряды, он дрался впереди своих солдат, как отчаянный, но был ранен пулей в ногу, упал на месте и был отнесен за фронт. По окончании дела король, рассуждая о действиях своих офицеров, сказал, что большей частью победы обязан неустрашимости Форкада. Кода, после второй Силезской войны, Фридрих возвратился в Берлин, Форкад явился во дворец, чтобы поблагодарить короля за этот лестный отзыв. Но от боли в раненой ноге он не мог стоять и вынужден был прислониться к окну. Фридрих бросился за стулом и принудил Форкада сесть, несмотря на все его отговорки. "Будь покоен, любезный полковник, -- сказал ему Фридрих, -- такой храбрый и отличный офицер, как ты, стоит того, чтобы сам король подал ему стул".

   К особенностям Сорской битвы принадлежит то, что у прусского войска были отняты все обозы, и даже сам король лишился своего походного багажа, так что кроме мундира, который был на нем, у него ничего не осталось. Левое крыло и центр прусской армии не имела времени укрыть свой багаж. Отряды австрийских партизан Надасти и Тренка бросились его грабить, вместо того, чтобы драться. Отыскав в обозе короля и офицеров значительное количество вина, они перепились, начали неистовствовать над освободившимися там женщинами и ранеными и дали пруссакам полную свободу поражать в это время их товарищей. Отчасти это послужило в пользу прусского войска, но зато и австрийцы отличились: они до того очистили обозы, что вечером, когда король пожелал ужинать, не нашлось даже черствой корки хлеба. Генералы вынуж-{189}дены были разослать адъютантов в разные стороны, чтобы отыскать чего-нибудь на ужин королю. Одному из них удалось найти солдата, у которого был целый хлеб. Солдат не хотел его отдать ни за какие деньги, но узнав, что хлеб назначается для короля, не поверил адъютанту, и сам пошел в королевскую ставку. Там узнал он истину.

   -- А, если так, -- сказал солдат, разломив хлеб пополам, -- то дело сладится: король дрался, как и мы, с ним можно поделиться по-братски.

   Когда ему король предложил денег, он не взял их:

   -- За короля я отдавал даром жизнь, а уж за хлеб и подавно не возьму с него денег. Деньги солдат берет только с врага, а не с товарища.

   Даже чернил и пера не могли достать королю. Фридрих вынужден был отправить депешу к министру своему в Бреславль на лоскутке бумаги, на котором написал карандашом:

   "Я разбил австрийцев, отнял пушки, забрал пленных -- вели петь Te Deum".

   К Дюгану он также написал коротенькое письмо: вот его содержание:

   "Я кругом ограблен! Сделайте одолжение, купите мне "Боало" в маленьком издании, с примечаниями, "Введение во всеобщую историю" Боссюэта и Цицерона. Я думаю, вы найдете все эти книга в библиотеке моего милого Иордана".

   Итак, прусский король в короткое время одержал две новые победы, но это его нисколько не подвинуло вперед. Он ждал мирных предложений со стороны Австрии, но Австрия молчала. А между тем, по недостатку провианта и по причине раздробления прусского войска, победитель вынужден был добровольно ретироваться от побежденных. Пять дней стоял он на поле битвы, а потом отодвинулся к Траутенау, где и пробыл до 16-го октября. Когда и здесь были потрачены последний клок сена и последний сухарь, Фридрих повел всю армию в Силезию. Этот поход совершился не без сшибок с неприятелем, который караулил пруссаков в горных ущельях. В Силезии армия стала на кантонир-квартиры между Швейдницем и Штригау; генерал Демулен протянул кордоны по границе; принц Леопольд Дессауский принял главную команду, а Фридрих отправился в Берлин.

{190}

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Последняя вспышка войны

   Иордан один не встретил с обычной радостью победоносного короля при торжественном въезде его в столицу Пруссии. Все ликовало вокруг Фридриха, но его сердце стеснялось тоской. Во время второй Силезской войны он лишился двух ближайших друзей, которых называл своим семейством: Иордана и Кейзерлинга. Еще до отъезда в Берлин писал он г-же Кама:

   "Ради Бога, позаботьтесь о дочери покойного Кейзерлинга, она также, как и отец ее, принадлежит к семейству моего сердца. Я сам осиротел вместе с нею, потеряв ее отца и моего Иордана, и скорбь моей души печальнее каждого траура, который их родные могут наложить на себя. Когда я развернул присланные мне книги Иордана, сердце мое облилось кровью. С трепетом думаю о возвращении в Берлин, вспомнив, что этого человека, который меня так любил, нет уже в живых. Трудно будет мне отвыкнуть от наслаждения, которое неизменно доставляла мне дружба Иордана и Кейзерлинга".

   При таком направлении духа Фридрих думал только о мерах к прекращению войны, которая становилась для него тягостной. Он полагал, что новые его победы заставят Австрию и Саксонию приступить к решительным переговорам. {191}