Наконец, неистовые крики преследующего неприятеля обратили в бегство и последнюю треть храбрых пруссаков. Между ними был небольшой отряд гусар ротмистра Притвица; за ним гнались казаки, "Господин ротмистр! -- закричал один из гусаров. -- Взгляните -- это наш король!" Весь отряд кинулся на пригорок. На нем {355} стоял Фридрих, один, без свиты, сложив на груди руки, и с немым бесчувствием смотрел на гибель своего славного войска. Притвиц почти силой усадил его на коня, гусары схватили лошадь за поводья и увлекли за собой. Но казаки их уже настигли, и король наверное был бы убит или взят в плен, если бы Притвиц удачным выстрелом из пистолета не сразил офицера, который предводительствовал казачьим отрядом. Падение его на несколько минут остановило преследователей, и пруссаки успели ускакать.
Фридрих совершенно потерялся; вся бодрость духа, вся энергия его исчезли. "Притвиц! Я погиб!" -- восклицал он беспрестанно дорогой, и едва отряд ушел от преследования, он написал карандашом записку к своему министру Финкенштейну в Берлин: "Все пропало! Спасите королевскую фамилию! Прощайте навеки!"
Поздно вечером прибыл он в небольшую деревушку на Одере. Отсюда был отправлен новый гонец к Финкенштейну.
"Из 40.000 человек, -- писал ему король, -- у меня осталось только 3.000. Я не могу более располагать войском. Подумайте о безопасности Берлина. Я не переживу моего несчастья. Последствия битвы хуже, чем сама битва. Средства мои истощены. Признаюсь откровенно: все пропало. Но я не буду свидетелем погибели моего отечества. Прощайте навсегда!"
Тут же было написано предписание генералу Финку, которому король сдавал команду над остатками своей несчастной армии:
"Генералу Финку предстоит трудное поручение. Я передаю ему армию, которая не в силах более бороться с русскими. Гаддик за ним, а Лаудон впереди, ибо он, вероятно, пойдет на Берлин. Если генерал Финк двинется за Лаудоном -- Салтыков нападет на него с тыла; если он останется на Одере, то будет подавлен Гаддиком. Во всяком случае, я думаю, лучше напасть на Лаудона. Успех такого предприятия мог бы остановить наши неудачи и замедлить ход дела, а выигрыш времени очень много значит в таких обстоятельствах. Секретарь мой, Керер, будет присылать генералу газеты из Торгау и Дрездена. Генерал Финк должен обо всем извещать моего брата, которого я наименовал генералиссимусом армии. Совершенно поправить наше несчастье невозможно, но все приказания моего брата должны быть исполняемы беспрекословно. Армия присягает моему племяннику, Фридриху-Вильгельму. Вот последняя моя воля. В бедственном моем положении я могу только подать совет; но если бы имел хоть какие-нибудь средства, то не покинул бы мир и войско". {356}
Фридрих заночевал в полуразвалившемся крестьянском шалаше. Не раздеваясь, бросился он на пук соломы, а адъютанты расположились в ногах его, на голом полу.
Всю ночь прометался он на своем ложе в страшном волнении -- состояние души его было ужасно. Утром приближенные едва его узнали, до того изменились все его черты. Отрывистые, бессвязные, почти бессознательные речи показывали, что он близок к помешательству. Один из офицеров донес, что привезли несколько спасенных орудий. "Ты лжешь! -- закричал на него Фридрих с бешенством. -- У меня нет более пушек!" Почти так же принял он артиллерийского полковника Моллера, когда тот явился с рапортом. Но Моллер выдержал первый пыл и потом старался успокоить и утешить короля. Он уверил его, что все солдаты преданы ему душой и телом, готовы на каждый новый подвиг и рады всей своей кровью искупить свободу отечества и жизнь короля. Это подействовало на Фридриха. Слезы проступили у него на глаза, и ему стало легче. Новые надежды запали в душе его вместо мрачного отчаяния и постоянной мысли о самоубийстве.
Пруссаки потеряли в Кунерсдорфской битве до 20.000 убитыми, ранеными и пленными. Между убитыми находился и майор Эвальд Клейст, известный немецкий поэт, имя которого гремело по всей Германии. Печальная участь постигла этого героя-певца. Он вел солдат на приступ Шпицберга, ядро оторвало у него правую руку, он схватил шпагу левой и опять бросился вперед, но не достиг до вершины: картечь раздробила ему ногу. Солдаты отнесли его в лощину и оставили до окончания дела. Здесь нашли его казаки, раздели донага и бросили в болото.