История Фридриха Великого.

   Австрия, боясь соседства России, вошла в переговоры с Турцией и стала собирать войска в Венгрии. Фридрих, со своей стороны, объявил венскому кабинету, что в случае военных действий он будет поддерживать свою союзницу, русскую императрицу. Франция, пользуясь несогласием кабинетов, обратила все свое внимание на Польшу. Шуазель отправил туда несколько войска и опытного генерала, Дюмурье, для предводительствования инсургентами. Но что мог сделать самый лучший военачальник, когда его войска не привыкли к повиновению и не знали правил подчиненности? Сами главы конфедерации были в несогласии между собой и действовали по своему произволу. Это давало русским войскам, несмотря на их малочисленность, всегдашний перевес над ними. На всех пунктах мятежники были разбиты. Великий Суворов попробовал свой меч или, если можно так выразиться, набил руку в этой малой войне. Везде, где он являлся, конфедераты бежали, а русские праздновали победу. Битвы под Варшавой, около Бреста, при Ландскроне и Люблине, у Велички, Замостья, под Сталовичами, Пулавами, Тинецом и взятие Кракова -- были первые лавровые листья, которые он вплел в свой венок, неувядаемый в русской военной истории. Здесь, в этой упорной войне с целым народом, Суворов доказал {444} миру, что и с малым войском можно побеждать врага, как он выражался, без тактики и практики -- одним прозорливым взглядом, быстротой и натиском.

   Австрия, обеспокоенная успехами русских в Польше и не видя решения дел турецких, двинула войско за польские границы и заняла графство Ципское, под предлогом старинных прав на эту область, заложенную империи в обеспечение значительного долга. Фридрих, наблюдая за всеми движениями своей соперницы и за выгодами России, также расположил десять тысяч войска в воеводствах Познанском и Кульмском, под видом кордона, для охранения Пруссии от свирепствовавшей в Турции чумы. Польша сделалась яблоком раздора. Всеобщая война готова была вспыхнуть с новой силой. Екатерина с изумлением прочла известие об этом неожиданном действии Австрии.

   В это время принц Генрих, брат Фридриха, находился при нашем дворе. Он ездил в Швецию для свидания с сестрой и на обратном пути был приглашен императрицей в Петербург. Своим добрым, открытым характером и приятностью в обращении он сумел заслужить особенную доверенность и благоволение русской государыни.

   -- Странно! -- сказала Екатерина, сообщая ему полученное ею известие. -- В Польше, по-видимому, стоит только протянуть руку, чтобы взять, что захочешь. Но если венский двор думает присвоить себе польские провинции, то и другие державы вправе сделать то же самое.

   Принц Генрих, столь же ловкий дипломат, как и военачальник, дал мысли императрицы большее развитие. Он постарался убедить Екатерину, что раздел Польши, спасая саму страну от гибельной анархии и беспрерывных междоусобий, в то же время может послужить успокоением Европы, удовлетворив всеобщие интересы. Россия в Польше найдет вознаграждение за уступку Молдавии и Валахии, без которой мир с Портой невозможен; Пруссия будет удовлетворена за издержки, понесенные в турецкую войну, по поводу Польши; Австрия, получив новую область, забудет о Силезии и отстанет от союза с Турцией, где ей теперь грозит опасное соседство России. Мысль Генриха чрезвычайно понравилась Екатерине. Она попросила сообщить ее Фридриху. Фридрих, восхищенный этим неожиданным средством остановить войну и уладить все дела миролюбиво, вместо ответа прислал готовый план раздела {445} Польши. Между русским и берлинским кабинетами скоро все было слажено. Оставалось пригласить Австрию к участию в общем договоре. Но венский двор, который сам подал повод к этому беспримерному замыслу, долго не решался. Тогда Фридрих отправил в Вену договор с Россией о разделе Польши, заключенный 5-го февраля 1772 года, присовокупив, что он поздравляет Марию-Терезию с тем, что ныне судьба Европы находится в ее руках, ибо война и мир зависят от ее воли.

   "Я уверен, -- присовокупил он, -- что императрица-королева по своему всегдашнему благоразумию и благонамеренности предпочтет спокойствие Европы всеобщей войне, последствий которой никто не может ни предвидеть, ни с точностью предсказать".

   Эти многозначительные слова заставили Марию-Терезию согласиться на общее желание.

   -- Я уже не в силах, -- сказала она Кауницу, -- и потому должна подчиняться воле других; к общему решению присоединяю и мое.