— Полагаю, последняя попытка вашей матери заиметь ребенка провалилась, — говорит компаньон. Он явно услышал то же самое, что и я. — Возможно, она пытается не дать ей упасть духом.
— Возможно, — повторяет Карнелиан.
— Ты знаешь Мать, — говорю я, оглядываясь туда, где стоит несчастная Вайолет, окруженная сплетничающими женщинами. — Она живет для того, чтобы устраивать большие вечеринки. И она любит показать себя.
И тут же открываются двери столовой.
— Графиня Камня, — объявляет лакей. — И суррогат.
Быть не может, чтобы Мать пригласила Графиню Камня — только если похвастаться своим беременным суррогатом. Должно быть, она была слишком уверенна в докторе Блайте. Похоже, это дало обратный эффект.
Даже Карнелиан бормочет, — Что она тут делает?
Они целуются с фальшивыми улыбками на лицах и снова начинают свои светские беседы, но я готов к обеду. Мой желудок громко урчит, и Карнелиан хихикает. Я ухмыляюсь ей.
— Я голоден, — говорю я.
— Вот что происходит, когда ты просыпаешься в час после обеда, — говорит она.
Как только подготовлены дополнительные места для Графини и ее суррогата, мы все садимся. Наконец-то. Вайолет, должно быть, нервничает. Она сегодня умрет.
И она выглядит расстроенной. Подают первые блюда, и на секунду я отвлекся из-за еды. Но каждый раз, когда я поднимаю на нее взгляд, она пристально смотрит на суррогата Графини Камня. Девушка беременна; выглядит так, будто графиня очень хотела это показать, надев на нее слишком облегающее платье. И она еще худее, чем суррогат Графини Розы. На самом деле, чем больше я на нее смотрю, тем более тощей и хрупкой она кажется. Ее кожа совсем как ее платье — слишком натянута на тонких костях. Ее темные глаза пустые, почти невидящие, плечи ссутулены. Я ощущаю нутром некую эмоцию и понимаю, что это жалость.
— И как ты себя чувствуешь? — спрашивает у Вайолет Графиня Розы. Но Вайолет просто смотрит на беременную девушку. Может быть, Люсьен в самом деле рассказал ей, что происходит с суррогатами. Может, она знает, что эта девушка умрет.
Кажется, внезапно она осознает, что все на нее смотрят, и оглядывается на Мать.
— Графиня спросила, как ты себя чувствуешь, — строго говорит Мать.
— Я в порядке, моя госпожа, — говорит она, ни к кому, в частности, не обращаясь. Беременная суррогат поднимает взгляд на звук ее голоса.
В ее взгляд возвращается едва заметный намек на жизнь. Ни один из суррогатов Графини долго не продержался, и мне интересно, сколько времени осталось у этой девушки.
Я поглощаю еду — филе, запеченное в тесте, любимое блюдо Матери — но понимаю, что постоянно поглядываю на беременного суррогата, даже больше, чем на Вайолет. Кажется, будто она то возвращается в настоящее, то пропадает куда-то… еще. Что Графиня с ней сделала? До меня доходили слухи, конечно, но это, кажется, уже слишком. Как мы можем обедать, пока здесь за столом сидит умирающая девушка?
Внезапно беременный суррогат начинает ловить ртом воздух. Она хватается за скатерть, и из того места, где она держится за нее, начинают исходить прожилки иссиня-черного цвета. Карнелиан вскрикивает, а Дядя Берил падает со стула.
— Позовите доктора! — кричит Графиня Розы. К этому моменту мы все повскакивали с наших мест, а затем ковер сходит с ума, превращаясь в ярко-зеленый, и я отшатываюсь от него, словно боясь, что цвет может мне навредить при прикосновении.
Я вижу Вайолет, присевшую возле беременного суррогата, и задумываюсь, не знает ли она как прекратить то, что бы ни делала эта девушка.
Затем девушку рвет фонтаном крови.
Графиня Камня хватает Вайолет за шею и поднимает.
— Убирайся от нее, — рычит она. Все перестают двигаться.
— Она… она больна, — заикается Вайолет. Кровь льется теперь и из носа девушки, делая пятно на платье. Ее взгляд снова становится пустым.
Графиня Камня отбрасывает Вайолет в сторону, словно тряпичную куклу. Она спотыкается, и я инстинктивно делаю движение, чтобы поймать ее, но потом останавливаю себя; краем глаза я замечаю, что у компаньона тот же порыв.
— Эбони! — кричит Мать. — Не смей притрагиваться к моему суррогату.
Ковер стал полностью зеленым, но окрасился лишь он — мои ботинки все такие же черные и блестящие. Мать смотрит на Графиню с неприкрытой ненавистью.
— Убирайся. Вон.
Графиня кривит губы. — Как пожелаешь, Перл.
Она хватает своего суррогата за руку и тащит из столовой.
— Что же, — говорит Мать. — Думаю, этот ленч подошел к концу. — Стол в беспорядке. Повсюду кровь, еда, вино и странные цвета. Она поворачивается к Отцу. — Дорогой, почему бы тебе не проводить джентльменов в курильню. Гарнет, ты к ним присоединишься?
Она, должно быть, шутит. Я хоть когда-то присоединялся к Отцу в курильне? Там отвратительно.
— Спасибо, Мама, но я лучше выколю себе глаза, — говорю я.
Ее лицо застывает. — Тогда найди для себя что-нибудь полезное. Желательно без участия какой-нибудь кухарки.
Как будто я смог бы спутаться со служанкой. Отец уже выпроваживает из комнаты Дядю Берила и Графа Розы.
Я кланяюсь. — Как пожелаешь, Мама.
— Ты в порядке? — спрашивает она Вайолет. Про меня уже забыли.