История Генри Эсмонда, эсквайра, полковника службы ее Величества королевы Анны, написанная им самим

Если кто-нибудь из детей моих или внуков даст себе труд прочитать настоящие воспоминания, я не хотел бы, чтоб он составил себе представление о великом герцоге по этим запискам современника {Эти строки мемуаров Эсмонда написаны на отдельном листке, вложенном между страниц рукописи и помеченном 1744 г.; по-видимому, это было сделано после того, как Эсмонд узнал о смерти герцогини.}. Не было человека, которого бы столько превозносили и порицали, сколько этого славного воина и государственного деятеля; и поистине не было ни одного, кто больше заслуживал бы величайшей похвалы и строжайшего осуждения. Если автор этих строк более склонен к последнему, возможно, некоторая личная обида может служить тому объяснением.

Когда Эсмонд явился на утренний прием к генералиссимусу, оказалось, что его светлость не сохранил ни малейшего воспоминания об адъютанте генерала Лэмли, и, несмотря на давнишнее знакомство с роднею Эсмонда (и милорд Фрэнсис, и виконт, отец Генри, вместе с ним служили во Фландрии и под знаменами герцога Йоркского), герцог Мальборо, всегда любезный и предупредительный с так называемыми законными представителями родя Каслвудов, никакого внимания не обратил на бедного поручика, носящего их имя. Одно слово ласки или одобрения, один приветливый взгляд могли бы переменить мнение Эсмонда об этом великом человеке; и кто знает, быть может, вместо сатирического изображения, от которого не в силах удержаться его перо, скромный историограф прибавил бы еще один панегирик к числу уже существующих. Стоит лишь изменить угол зрения, и величайший подвиг покажется низостью, подобно тому как великан превращается в пигмея, если заглянуть в подзорную трубу с другого конца. Вы вольны описывать людей и события, но кто знает, не затуманено ли ваше зрение, надежен ли источник вашей осведомленности. Пусть бы великий одним приветливым словом удостоил малого (разве не сошел бы он с раззолоченной колесницы, чтоб протянуть руку Лазарю, одетому в рубище, если бы знал, что Лазарь может ему быть полезен?) - и Эсмонд, не жалея сил, боролся бы за него пером и мечом; но лев в ту пору не нуждался в услугах мыши, и наш muscipulus {Мышонок (лат.).} удалился, затаив в сердце горечь.

Так или иначе, но молодому джентльмену, который в глазах своих родичей и в своих собственных, без сомнения, являлся законченным героем, пришлось убедиться, что истинный герой дня обращает на него не больше внимания, чем на последнего барабанщика своей армии. Вдовствующая виконтесса, узнав о подобном пренебрежении к носителю имени Эсмондов, рассвирепела и дала генеральную баталию леди Мальборо (как она упорно продолжала называть герцогиню). Ее светлость в ту пору была смотрительницей гардероба ее величества и одной из первых особ в королевстве (как ее супруг - во всей Европе), и упомянутая баталия разыгралась в гостиной королевы.

Герцогиня в ответ на шумные протесты моей тетки заявила надменно, что она сделала все, что могла, для законной ветви рода Эсмондов и никто не вправе требовать, чтобы она еще заботилась о приблудных детях, выросших в этом семействе.

- Приблудных детях, - в ярости подхватила виконтесса, - если ваша светлость помнит, среди Черчиллей тоже есть приблудные дети, однако герцог Бервик устроен как нельзя лучше.

- Сударыня, - возразила герцогиня, - вам должно быть известно, кто виноват в том, что в семействе Эсмондов нет таких герцогов, и как случилось, что планы некоей леди потерпели неудачу.

Эсмондов приятель, Дик Стиль, в этот день дежуривший при особе принца, слышал спор между обеими леди. "И честное слово, Гарри, - говорил он потом, - боюсь, что последнее слово осталось не за твоей тетушкой".

Он не мог удержаться, чтобы сохранить эту историю в тайне; в тот же вечер она обошла все кофейни; не прошло и месяца, как она появилась на страницах "Новостей" под заголовком: "Ответ ее светлости герцогини М-лб-ро придворной даме-папистке, бывшей фаворитке покойного к-ля И-ва", - и была перепечатана десятком других листков с примечанием, в котором указывалось, что, когда глава семьи, к которой принадлежала упомянутая дама, пал на дуэли, "миледи герцогиня неусыпным попечением добилась для вдовы и наследника пенсий от щедрот ее величества". Ссора эта отнюдь не способствовала служебному продвижению Эсмонда и, по правде сказать, настолько устыдила его, что он больше не отваживался показаться на утренних приемах генералиссимуса.

За те полтора года, что Эсмонд не видел своей дорогой госпожи, отец ее, добрый старый декан, успел перейти в лучший мир; он до конца оставался верен своим убеждениям и, умирая, завещал близким всегда помнить о том, что их законный государь - брат королевы, король Иаков Третий. Его кончина была возвышающим душу зрелищем, рассказывала его дочь Эсмонду, и, к немалому ее удивлению (так как жил он всегда очень бедно), потом оказалось, что он оставил ей, своей наследнице, круглую сумму в три тысячи фунтов.